Ухтомский. Избранные высказывания

Избранные высказывания. Ухтомский, православный психолог начала 20 века.
*Не поэтической интуиции чувства и сердца, не случайному доброму настроению души доступна истина; она доступна тому, кто потрудился и пролил пот при работе над сердцем своим. Так что вернее будет сказать так: истина есть дело не голого ума как такового, и не пассивного переживания сердца, но активного, подвижнического, напряженного внимания над своим умом и сердцем, над "очищением помыслов", как говорили отцы. И тут деятелен весь человек целиком.
*Любовь в качестве руководительницы к познанию и к истине непонятна тем, кто зна-ет лишь критерий самоутверждения и самосохранения! Тут заранее и a priori она исключена и под ее именем разумеется что-то другое,— преимущественно дела половых инстинктов! И в этом страшный симптом в европейской культуре «просвещения»,— признак приближающегося разрушения!
*В духовной жизни много поразительно непонятного, переходы душевных состояний, неуловимые для рефлексирующего разума, но лишь понятные для поэтического духа, превосходят всякое воображение. Понятно, насколько завлекательно в научных целях принять все это бесконечное разнообразие феноменов — за прямую функцию материальной жизни.
*Типичное явление у «религиозных» людей — присвоение Бога, монополия на него, признание его собственно своим, а «не твоим», некоторая презрительность к «твоему» Богу. «Что это за образа?» — спрашивает фанатически в своей молельне монах — несколько презрительно, хотя и снисходительно указывая на положенные безутешным сыном на грудь скончавшейся матери кресты и иконы... Кажется, что это факт, имеющий обширное значение в людской жизни; его можно назвать «религиозным эгоизмом», и это очень грубая форма эгоизма вообще. Вспомните глубоко психологические строки Решетникова в «Николе Знаменском», как напуганный киргиз бросается пред иконой Николая Чудотворца с мольбой: «Не трогай моя бога; моя бога лучше твоя бога; не трогай моя бога!»...
*Относительно религии надо сказать, что ею улавливается одна из сторон действи-тельности, недоступных до сих пор научному настроению. В этой стороне действительности человек еще не может разобраться так, чтобы говорить о ней научно. Но эта действительность есть.
*Истина у человека такова, каковы его достоинства. Если он самодоволен и более все-го охраняет «свое», то и истины его будут экономическими, охранительными, законсервированными рецептами для технического овладения жизнью. А если он ищет свою возлюбленную Истину ради нее самой, как ее художник и рыцарь, она будет для него стимулом отказа от всего своего и творческого устремления все вперед!
*Итак, человек видит реальность такою, каковы его доминанты, т. е. главенствующие направления его деятельности. Человек видит в мире и в людях предопределенное своею деятельностью, т. е. так или иначе самого себя.
*Каждый видит в мире и людях то, чего искал и чего заслужил. И каждому мир и люди поворачиваются так, как он того заслужил. Это, можно сказать, «закон заслуженного собеседника».
*Согласно принципу доминанты, мы видим во встречном человеке преимущественно то, что по поводу встречи с ним поднимается в нас, но не то, что он есть. А то, как мы толкуем себе встречного человека (на свой аршин), предопределяет наше поведение в отношении его, а значит, и его поведение в отношении нас...
*Замечательно, что в душе могут жить одновременно несколько доминант — следов прежней ее жизнедеятельности! Они поочередно выплывают из глубины подсознательного в поле душевной работы и ясного внимания, живут здесь и подводят свои итоги некоторое время, а затем снова погружаются куда-то вглубь, уступая место своей товарке. Но и при погружении вглубь, из поля всякой работы сознания, они не замирают, не прекращают своей жизни. Замечательно, что они продолжают расти и там, продолжают обогащаться, преобразовываться, так что, возвратившись потом в сознании, они оказываются более содержательными, созревшими, более обоснованными.
*Мир как «консервативная система» — отражение самоутверждающегося духа в человеке, который мыслит о мире сообразно своим господствующим вожделениям.
*Для возделывания истины недостаточно академической учености, академической аристократической работы отвлеченной мысли, они, однако, остались наибольшей частью своего существа в академической атмосфере. Отцы же совершенно определенно покидали эту аристократическую атмосферу, как только для них становилось ясно, что надо начинать все сначала, с переделки всего себя. Но для них было ясно и то, что истина открывается сердцу не всякому, но лишь очистившемуся от страстей.
*Сущность нравственной борьбы в пределах личности — в преодолении «естественного» и данного как низшего.
*Надо преодолеть себя, стать выше себя! Иначе и саму истину будешь низводить до себя, строить ее по себе, и тогда уже не будет выхода из порочного круга самоутверждения.
*Строить и расширять жизнь и общее дело можно лишь с тем, кого любишь; любить можно лишь того, кого идеализируешь; а идеализируешь лишь того, относительно кого ты допускаешь возможность лучшего и большего, чем он кажется сейчас; т. е. прогрессивная, ширящаяся, взаимно спасающая жизнь возможна лишь с тем собеседником, которого ты интерполируешь и проектируешь лучшими чертами, которые ты можешь почерпнуть в своих собственных нравственных ресурсах! <...> «Любовь все терпит, всему веру емлет, не заводит, не ищет своего». <...> Оттого-то она, и только она, открывает возможность общего человеческого дела на ниве Божией.
*Дурной заранее видит в других дурное и этим самым провоцирует в них в самом деле дурное, роняет их до себя; так мы заражаем друг друга дурным и преграждаем сами себе дорогу к тому, чтобы вырасти до того прекрасного, что в действительности может скрываться в другом. Заражение дурным идет само собою очень легко. Заражение хорошим возможно лишь трудом и работой над собой, когда мы активно не даем себе видеть в других дурное и обращаем внимание только на хорошее. Тут понятна глубокая разница того, понимаю ли я «равенство» другого со мной так, что, мол, такая же дрянь, как я, или так, что я могу и хочу быть так же прекрасен, как ты. Первое дается пассивно, само собою, без труда; второе предполагает огромный труд воспитания доминанты на лицо другого. Возмездие же по заслугам в том, что одни видят во всех свое дурное и ведут себя еще дурнее, чем были до сих пор; а другой, заграждая себе глаза на недостатки людей, побуждает их становиться лучше и сам становится лучше, чем был. Плут и обманщик увидит плута и обманщика и тогда, когда перед ним пройдет Сократ или Христос: он не способен узнать Сократа или Христа и тогда, когда будет лицом к лицу с ними. Оттого так часто бесхитростные дети, юноши и простецы из народа узнают, различают и приветствуют то, что осмеяно, опозорено и унижено у «ученых и премудрых». Проходит мимо сама Красота и Чистота, а люди усматривают грязь, ибо носят грязь в себе. Вот — возмездие! И выход тут один: систематическое недоверие к себе, своим оценкам и своему пониманию, готовность преодолеть себя ради другого, готовность отбросить свое себя ради другого. Конечно, та-кое принципиальное доверие другому может повести к горю и даже к смерти. Но и горе, и смерть будут здесь бодрящими и благородными для людей и для человечества. Это не то тяжелое и «возмездие», что мучит Блока!
И надо признать, что преодоление себя и бодрая творческая доминанта на лицо другого — даются очень просто и сами собой там, где есть любовь: «Продал все, что было у него, и купил то село, где зарыта жемчужина». «Все оставили и сочли за ничто, чтобы приобрести любимого».
Из сказанного ясно, что закон возмездия (преступления и наказания — заслуженного собеседника) преодолевается только в более общем и всеобъемлющем законе любви. И этот последний предполагает со стороны человека не пассивное состояние, но усилие, подвиг, напряжение; рождение в себе другого нового лица, ради того, кого любят: любовь ведь и есть выход из себя, постоянный рост из силы в силу!
*И нет достаточно зорких глаз, чтобы увидеть и понять самих себя! Вот безвыходный и замкнутый круг живой диалектики! Когда человек становится в отношении природы слепым и глухим, замкнутым на себя эксплуататором, это значит, что таковым же он является и в отношении Собеседника! Он уже никого более не может видеть, кроме себя, и обречен на сожительство с одним лишь своим Двойником!
*Крайний индивидуализм, противоположение себя всему прочему Бытию, зачатки морального солипсизма, как предпосылки всяких революционных, социалистических, анархических замыслов! Однажды когда-то он противоположил себя миру и братии, оценил себя, полюбил себя, осудил и унизил прочий мир. И это интимное начало предопре-делило последующие разрушающие результаты в конце.
*Очевидно из всего этого одно,— что в границах своего эгоизма, имея его только в виду,— человек никогда не найдет того, что ищет. Первый шаг уже здесь в земных условиях к «желаний краю» — это усвоение чужой жизни, чужого страдания,— в вычеркива-нии этого противного слова «чужой».
*Из самозамкнутого на себя самого, интенсивного, самоискательного жизнесохранения невозможно вывести и «объяснить» все изобилие, разнообразие и красочность форм нашей духовной жизни.
*Прежде всего — достаточная презрительность к своим совершенно личным интересам, дабы не делать из них мировых вопросов. Вот важный момент для того, чтобы сохранить здоровый путь. Между тем он не так прост, и когда вас хотят уловить с какой-либо постороннею целью, то с совершенною уверенностью действуют на ваш страх за свою персону и на ваше искательство благополучия, считая, что здесь лежит натуральный ключ к вашей персоне, вашим исканиям, вашему миросозерцанию. Между тем человек и начи-нается лишь там, где у него оказывается что-либо более важное и более ценное для него, чем он сам.
*Религия, конечно, более или менее адекватно открыта и известна лишь тем единицам в истории человечества, которые оказывались способными пролагать здесь сознаваемые новые пути и давать новые представления. Для средних людей толпы, для миллиардов она по природе своей лишь дело наслышки, дело восприятия чужой речи и вдохновения, чужой оживляющей идейности и праведной жизни! Вместе с тем, истина открыта всякому в меру его восприимчивости и готовности ее отразить! И, как правило, она благоволила открываться людям не иначе, как через людей, через Собеседника!
*Всего хуже - и хуже легкомыслия - если людям представляется, будто они поняли Добро и Зло, то, что могут судить жизнь и людей со стороны их добра и зла!
Не нам судить "добра и зла" в людях даже там, где суд и осуждение просятся сами в раздосадованную душу! Раздосадован, значит, ты сам уже не прав, и суд твой к тебе возвращается! И вот, тем не менее, несмотря на все предупреждения, суд в душе все-таки подымается, хотя бы и оттого, что душа эта сама причастна болезни тлеющих людей, которых она осуждает. Совершенно праведный наверно судить не будет. Мы судим и втравливаемся в суд потому, что сами неправедны, но судим как-то невольно, ибо злое зерно носим уже в себе.
*Пока видит и приветствует человек в своем ближнем и друге его алтарь, то и в себе живет преимущественно своим алтарем; а когда в другом начинает замечать задворки, наверное, тогда судит с точки зрения своих собственных задворков и из-за них не видит ничего выше и поучительнее себя самого!
И знаете ли, отчего человек так часто (чаще всего) предпочитает судить о ближних со стороны задворков и так скупо и редко идеализирует? Это оттого, что судить с задворков проще и успокоительнее для себя, - это тайное оправдание себя самого и своих задворков; а идеализация другого обязывает и самого того, кто идеализирует, ведет к труду, к самокритике!..
И в науке, и в практической жизни, и в том, как мы подходим друг ко другу, есть такого рода "понимания" и теории, которые облегчают человеку все новое и новое проникновение в окружающий опыт и реальность. Но есть и такие "кажущиеся понимания", которые только заслоняют для человека реальность, действуют как шоры; не дают открытою душою видеть и воспринимать то, что есть перед тобою! Так нередко - тем самым, как мы толкуем и "понимаем" для себя встречного человека, - мы лишь заслоняем его от себя и не можем уже рассмотреть, что он есть и чем может быть в действительности!
*Часто - чаще, чем мы думаем, - бывает, что лишь издали порываясь к человеку, домогаясь его, пока он для нас - недоступная святыня, мы любим и идеализируем его, и тогда обладаем этим великим талисманом творческой идеализирующей любви, которая прекрасна для всех: и для любимого, - ибо незаметно влияет на него, - и для тебя самого, - ибо ради нее ты сам делаешься лучше, деятельнее, добрее, талантливее, чем ты есть!
И вот идеализируемый человек делается для тебя доступным и обыденным. И просто потому, что ты сам плох, обладание любимым, ставшее теперь простым и обыденным делом, роняет для тебя твою святыню - незаметным образом огонь на жертвеннике гаснет. Идеализация кончается, секрет ее творческого влияния уходит вместе с нею. И ты оказываешься на земле, бескрылым, потерявшим свою святыню - оттого, что приблизился слишком близко к ней!.. Потеряв тайну идеализации, мы перестаем усматривать лес за кустами, видим одни эти кусты и близоруко удивляемся, куда же это девался тот прекрасный лес, который мы так ясно видели, пока смотрели издали, закрыв свой взор этими ближайшими кустами и сорными травками, мы потом все более укрепляемся в убеждении, что это мы в самом деле, должно быть, "ошиблись", пока идеализировали издали и нам казался (тот?) прекрасный лес!..
Но с того момента, как идеализация кончилась, так или иначе, дальнейшее сожитие людей становится просто во вред, ибо оно притупляет, угнетает, лишает сил обоих. Ты утерял веру в меня - с этого момента ты роняешь меня, гнетешь, отнимаешь у меня способность действия. Лучше разойтись, и как можно скорее!
Вот так-то бывший любящий и любимый ученик становится Иудою-Предателем!