Теперь единственное, что я знаю с уверенностью, — это то, что если я смогу создать подлинную и заботливую обстановку, то мои пациенты сами найдут ту помощь, в которой они нуждаются, зачастую удивительными способами, которые я никогда бы не смог ни предсказать, ни представить себе.
Самое главное, что я или любой другой психотерапевт можем сделать, — это предложить подлинные исцеляющие отношения, из которых пациенты могут извлечь всё, что им нужно. Мы обманываем себя, если считаем, что некоторые специальные действия, будь то интерпретация, увещевание, переименование или уверения, являются лечебным фактором.
Снова и снова пациенты в этих историях нашли пользу для себя таким образом, каким я и предвидеть не мог. Один пациент рассматривает меня в качестве свидетеля того, что значимая персона удостоверит его самого как значимого. Ощущение им своей раздробленной реальности будет исправлено посредством подлинной встречи с терапевтом. Еще одно открытие, что реальная жизнь — это проживание настоящего момента.
Жизнь другого пациента изменяется в результате того, что я даю ему контакт женщины, способной обустроить ему домашнее хозяйство. Медсестра знакомится со своей лучшей частью себя. Писатель увеличивает громкость своего голоса. Последние дни умирающей пациентки наполняются смыслом, когда она выступает в качестве «пионера смерти» для ее друзей и семьи. Пациент, который тоже психотерапевт, понимает, что постановка диагноза клиенту может ухудшить и исказить понимание. Пациент находит себя, подражая практике античного мыслителя. В каждом случае я придумывал, а иногда наталкивался на уникальный подход для каждого пациента, который не будет найден ни в одном учебнике по психотерапии. Потому что мы никогда точно не узнаем, как именно мы помогли; мы, терапевты, должны научиться комфортно жить с тайной о том, каким именно образом мы сопровождаем пациентов в их путешествии к самопознанию.
Я пишу для тех из вас, кто испытывает большой интерес к психике человека, росту личности; для многих читателей, которые будут находить в себе вечно живущие экзистенциальные кризисы, показанные в этих историях, и для людей, размышляющих, нужна ли им психотерапия, или уже находящихся в ней. Надеюсь, что эти рассказы окажут поддержку тем, кто борется с их собственными демонами.
У меня также есть большое желание, чтобы начинающий психотерапевт нашел что-то ценное для себя в этих текстах. Эти десять историй как тренажер для вождения, где предлагаются наглядные уроки психотерапии, которые, как правило, не предлагаются в современных программах. Большинство обучающих программ сегодня (часто под давлением требований аккредитации или страховых компаний) предлагают краткие инструкции, «эмпирически поддерживаемые» методы лечения, которые содержат весьма специфичные техники, адресованные дискретным диагностическим категориям, как депрессия, расстройства пищевого поведения, панические атаки, биполярное заболевание, зависимости или специфические фобии. Я беспокоюсь, что такого рода нацеленность в образовании неизбежно приведет к тому, что будет упущена из виду личность в целом и что гуманистический, целостный подход, что я использовал с этими десятью пациентами, вскоре может исчезнуть совсем. И хотя исследования по проблемам эффективности психотерапии постоянно показывают, что наиболее важным фактором, определяющим исход лечения, являются терапевтические отношения, тем не менее текстура, создание и эволюция этих отношений редко оказываются в центре внимания обучения в магистратуре.
В этих историях я надеюсь передать, как можно с успехом использовать фокус на «здесь и сейчас». Снова и снова я обращаю внимание на мою связь с пациентом: я постоянно перепроверяю наш процесс; я не однократно спрашиваю о состоянии нашей встречи во время сессии; я спрашиваю, есть ли у пациента вопросы ко мне; я ищу комментарии к нашим отношениям в сновидениях пациента. Коротко говоря, я всегда уделяю первоочередное внимание развитию честных, прозрачных, помогающих отношений между нами.
Я надеюсь также, что эти истории дадут психотерапевтам больше информации по экзистенциальной теме. В этих десяти историях я рассматривал своих пациентов как страдающих от болезней, которые не поддаются традиционной классификации. Молодой человек пытается противопоставить террору смерти сексуальную витальность; пожилой человек борется с ограничениями старения, мечтая о юношеской спонтанности с ее неограниченными горизонтами; умирающий пациент в поисках смысла; медсестра руководит другими, но не может утешить себя; один человек жаждет лучшего прошлого, а другой пытается компенсировать свое пропавшее ощущение себя тем, что пытается вызвать из памяти его символ. Гораздо больше пациентов сталкиваются с экзистенциальными вопросами, чем обычно принято думать. Пациенты в этих историях имеют дело с тревогой смерти, с потерей близких и конечной потерей себя, они думают о том, как жить осмысленной жизнью, как справляться со старением и уменьшающимися возможностями, думают о выборе, о фундаментальном одиночестве. Чтобы предложить свою помощь, психотерапевты должны иметь повышенную чувствительность к экзистенциальным вопросам и постоянно стремиться к тому, чтобы выяснять, что причиняет страдание и что должно быть сделано, а это в корне отличается от формулировок, предлагаемых врачами других направлений.