Любовь по-христиански.

на главную как я работаю статьи о психологии любви православие о психологии и любви Мысли известных людей о любви
Бог говорит в Евангелии, мы слышим Его слова, Он говорит нам: если ты хочешь вырасти в полную меру своего человечества, если ты хочешь стать достойным человеком, вот перед тобой картина того, каким ты должен быть... И вместо того, чтобы воспринять это как потрясающую картину красоты, к которой мы призваны, мы говорим: это заповеди, это - Божии приказания; мой долг - попробовать их исполнить... И отношения взаимной любви, все наше соотношение с Богом мы превращаем в попытку принять Его заповеди, будто это внешние приказы, и свести их до минимума, найти способ, чтобы они были наименее требовательны. И тогда вместо христианской жизни получается изуродованное Евангелие.



h
e
a
t
p
s
y


п
с
и
х
о
л
о
г
и
я

ч
е
л
о
в
е
ч
е
с
к
о
г
о

т
е
п
л
а

А. И. Осипов, ректор Московской Духовной Академии (отрывки интервью):

Христианство утверждает совершенно парадоксальные и небывалые вещи. Бог абсолютно ни в чем не нуждается: ни в каких наших дарах и ни в каких наших делах. Бог есть Любовь и только Любовь. У Бога нет мести по отношению к человеку. И оказывается, спасение заключается не в том, что Бог дает что-то человеку за его дела. А спасение есть не что иное, как соединение сердцевины человеческого существа, в которой его душа, личность, его я, воля, сердце, ум, - т.е. духа человеческого - с Духом Божиим.
* Во всех других религиях Бог рассматривается как податель благ, а может быть, и наказаний – в зависимости от поведения человека. Отношение к Нему примерно такое: я угодил кому-то значительному и богатому, он сам мне не нужен, мне нужны его дары, его кошелек, а не он. Не Бог нужен, а Царство Его нужно, уголочек рая.
* Христианство решительно отвергло это. Те, кому Бог не нужен, а нужны Его дары, - это как раз распинатели Христа, которые, казалось бы, исполнили все, чтобы получить награду, - и оказались предателями Истины. В христианстве целью является Сам Бог, а не Его дары. Соединение с Богом оказывается величайшим благом, ибо Бог, по определению, есть Любовь, а скажите – что может быть выше для человека? Ничего.
* Вот в чем принципиальное и важнейшее отличие христианства.
* Каждое представление о Боге проистекает из внутреннего, интуитивного чувства и искания человека, его попытки понимания смысла своей жизни, мира и всего бытия в целом. Это так называемая естественная религия, искреннее стремление такие вещи понять. Поскольку каждый человек может по-своему осмыслить эту свою интуицию и свое чувство Бога, и возникали разные варианты религиозных представлений. Но в них был этот положительный импульс, положительный вектор искания. Недаром многие раннехристианские апологеты первых веков называли, например, греческую философию пестуном, детоводителем ко Христу. Более того, они даже называли греческих философов христианами до Христа!
* Мы все больны. Это, кстати, одна из христианских истин, которая в дохристианскую эпоху была практически неизвестна и о которой забыли в эпоху постхристианскую. О чем мечтали гуманисты? Еще век-два – и будет на земле цветущий рай! А XX век залил мир кровью в таком изобилии, какого вся история человечества не знала. В том-то и дело, что все люди больны, но не все это видят. И беда, когда больной человек не признает, что он болен. Тогда он не будет лечиться – и сами понимаете, какие следствия могут из этого проистекать.
* Симеон Новый Богослов высказал великолепную формулу: искреннее побуждение к жизни по евангельским заповедям открывает человеку его духовные болезни. Оказывается, я не могу не осуждать, не могу не завидовать, не болтать просто так и… не хочу даже называть разные прочие грязные вещи.
* Болезнь – это ведь не абстракция. Каждый грех – это не что иное, как повреждение нашей человеческой природы, он нам боль приносит. Думаю, что многие замечали: когда злостно кого-то осудишь, - что потом на душе? Чувствовали? Обманешь – что потом на душе? Совесть что говорит? Но у нас сейчас настолько толстая кожа, что мы многого и не чувствуем, и это беда. Мы потеряли чувствительность, а это ужасная вещь. Представьте себе: рядом костер. Я руку кладу, ничего не чувствую, а потом гляжу – руки-то нет! Только благодаря чувствительности, - раз! и отдернул руку, - я спасаюсь.
* Так вот, нужду в спасении человек начинает чувствовать тогда, когда он хочет быть хоть немножко почище, хочет быть даже просто человеком, и уж тем более – христианином, - и видит, что не может. Затем он постепенно начнет видеть, какие страдания приносит каждый грех. Каждый грех – это примерно как пяткой на гвоздь наступить, только в разной степени: иногда будет сильнее рана, иногда меньше…
* Бог есть идеал любви. Бог есть, в то же время, идеал смирения. Православие утверждает, что более высокого идеала и более высокой цели для человека, чем приобретение этой любви, быть не может. Но мы и сами знаем, иногда интуитивно чувствуем, иногда реально переживаем, что действительно, более высокого, святого, истинного, - что можно отождествить со словом счастье, - чем любовь, в человеческой жизни нет. Понимаете, просто нет!
* Так, оказывается, вся суть христианской жизни сводится к одному – приобретению этого идеала. Но речь не о мечтательной любви, которую можно себе нафантазировать. Правильная человеческая, т.е. христианская жизнь как раз и приводит человека к состоянию, когда его душа преисполняется истинной любовью. Чем привлекал к себе Серафим Саровский, этот малообразованный человек, ничем не знаменитый, не сделавший ни одного открытия и не написавший ни одной книги? Когда к нему приходили люди, они бывали потрясены: "Ко мне, совершенно незнакомому человеку, я вижу такую любовь, от которой содрогается душа!"
* Святой Исаак Сирин сам себе задавал вопрос: "Что есть сердце милующее?", т.е. Любовь. И отвечал: "Это возгорение о всей твари, о всем живущем, о человеке, о самих демонах, о врагах Истины. И не может оно удовлетвориться ничем, как только желанием всякого блага человеку." Т.е. любовь, оказывается, может стать свойством человеческой души, и больше этого для человека ничего быть не может. Этого действительно достигали многие подвижники, и они об этом писали. Причем, если вы почитаете того же Исаака Сирина, то увидите, что это был не сумасшедший, это человек потрясающей глубины. Уильям Джеймс, американский психолог, живший на рубеже XIX-XX веков, сказал, когда прочитал его: "Это же величайший психолог мира!"
* Оказывается, любовь – это то, к чему человек приходит при правильной человеческой жизни. Вы скажете: А что до этого? Что такое наша обычная, земная любовь? Она присуща всем тварям земным и, увы, преходяща. Она часто через какое-то краткое время, как писал один из Отцов, превращается в бешеную ненависть. Только что люди клялись в любви, прошло совсем немного времени, а они уже ненавидят друг друга. Флоренский называл это переодетым эгоизмом: "я люблю до тех пор, пока меня любят, пока мне приносят всякое удовлетворение." Как только перестали это делать, я уже ненавижу. Это – любовь? Странно!
* Христианство же утверждает, что человек может при правильной христианской жизни достичь такого состояния, когда любовь становится свойством души. Как глаз может видеть и черное, и белое, так и душа любит все: всякую тварь, всякого человека. Христос указал потрясающий идеал: "Любите врагов ваших." Кстати, знаете почему? Как только я кого ненавижу, - кто страдает? Я. Люби всех – и ты будешь радоваться. Будешь ненавидеть – будешь страдать. Любите даже врагов ваших! И к этому приходило бесчисленное множество христиан.
* Основной христианский догмат, основная христианская истина – что Бог есть Любовь. Для христианина не должно существовать различий в проявлении любви – не просто как чувства, а как желания блага, желания добра. Не должно иметь значения, какой человек религии, какой он веры, какой национальности, каких убеждений.
* Христианство самым решительным образом утверждает, что наше отношение к человеку не должно быть ничем обусловлено, оно всегда должно быть исполнено благожелательности. Я уже боюсь называть слово любовь, скажу спокойнее – благожелательность. Вот каков принцип отношения к представителям любых мировоззрений.

Епископ Венский и Австрийский Иларион (Алфеев), представитель РПЦ при европейских международных организациях (отрывки интервью):

Исаак Сирин - во многих отношениях совершенно уникальный церковный писатель, он рассуждал о таких вещах, которых редко кто касался. Думаю, что никто ни до, ни после него не говорил с такой силой и такой проникновенностью о любви Божией. Не случайно его писания вдохновляли наших предков на протяжении столетий. Они оказали глубокое влияние на некоторых русских писателей, в частности, на Достоевского, который в писаниях старца Зосимы из "Братьев Карамазовых" воспроизвел многие идеи преподобного Исаака. А в нашу эпоху писания Исаака Сирина особенно актуальны, потому что современному человеку более всего нужно напоминание о любви Божией. Для меня как ученого встреча с наследием Исаака Сирина стала в каком-то смысле чудом.
* Исходная точка всего богословия Исаака Сирина - это любовь Божия, которая, по его мнению, исключает возможность вечных мучений. Исаак говорит о том, что мучение геенны есть не что иное, как муки раскаяния. И грешники в аду будут мучимы бичом любви Божией. Исаак весьма решительно отвергает мнение о том, что Бог одних людей предназначил ко спасению, а других к погибели и что Он будет одних вечно миловать, других вечно мучить. По его учению, Бог вообще никого не наказывает, и идея правосудия неприменима к Богу. Бог любит в равной степени и тех, кто находится в Царстве Небесном, и тех, кто мучается в геенне огненной. Но именно эта безграничная любовь Божия и становится для грешников источником мучений, подобно тому, как для провинившегося ребенка любовь матери может стать причиной угрызений совести и раскаяния. Источник мучений ада - неспособность человека наслаждаться любовью Божией, приобщаться любви Божией, любить самому и быть любимым.
* Помните, как в "Братьях Карамазовых" старец Зосима говорит: Отцы и учители! Мыслю: что есть ад? Рассуждаю так: страдание о том, что нельзя уже более любить". А у Исаака Сирина читаем: "Неуместна никому такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Но любовь силой своей действует двояко: она мучает грешников и веселит собою исполнивших долг свой". Эту мысль Исаака Сирина Владимир Лосский поясняет так: "Божественная любовь станет нестерпимым мучением для тех, кто не стяжал ее внутри себя". То есть если ты здесь, на земле, не научился любить, то твоя неспособность любить станет для тебя источником мучений в будущей жизни, потому что там нет ничего, кроме любви Божией. Из этих представлений вырастает у Исаака теория всеобщего спасения: согласно этой теории адские мучения являются временным наказанием, необходимым человеку, чтобы он достиг того уровня любви, который необходим для вхождения в Царство Небесное. Эта идея вовсе не нова в христианской традиции. Ее еретическим вариантом является учение Оригена, осужденное V Вселенским собором. А более православный вариант содержится в трудах святителя Григория Нисского, которые никогда ни одним Собором не были осуждены. У Исаака Сирина генезис этих идей восходит к предшествующим сирийским авторам, которые писали на те же темы. Полагаю, что эти идеи можно воспринять как частное богословское мнение святого Исаака Сирина.

Из интервью Cвятейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II:

Смысл служения Церкви - приобщить мир радости Христова Воскресения. Призывая каждого человека к радостной вечности, Церковь удерживает мир от падения в бездну греха. Так можно истолковать слова святого апостола Павла в Послании к Фессалоникийцам (2 Фес. 2,7). Это служение Церковь совершает вот уже две тысячи лет, не изменяя ему даже в годину суровых испытаний. Лучшее свидетельство тому - история многострадальной Русской Православной Церкви в XX столетии. Мы пережили гонения, которые можно сравнить разве что с гонениями первых двух веков христианской эры. За эти годы с лица русской земли были стерты не только сотни тысяч храмов и монастырей. Была полностью разрушена система церковного воспитания и образования. Церковь в первую очередь хотели лишить будущего, то есть детей и молодежи. И еще десять лет назад казалось, что воинствующие богоборцы изрядно преуспели в этом. Но - Господь посрамил их намерения. Сонм Российских новомучеников ныне молится о нас перед Престолом Всевышнего. И по их молитвам возрождается в Отечестве вера.
* Действительно, в наших храмах стало больше молодежи. И Церковь радуется каждому приходящему к ней. Ведь в ее природе заложено стремление объять своей спасающей, исцеляющей силой всех людей, без каких бы то ни было исключений. Для Бога нет людей ненужных или безвозвратно потерянных. Человеку же естественно самому осуществить свой выбор между добром и злом; между грехом и добродетелью; между жизнью и смертью. Конечно, особенно трудно сделать сознательный выбор молодому человеку, да еще в наше лукавое время, когда, по слову святого апостола Иоанна Богослова, "весь мир лежит во зле" (1 Ин. 5, 19)
* Даже в самые тяжелые моменты нашей истории, когда забывалось само понятие нравственности, Церковь неустанно говорила о необходимости духовного очищения. Государство должно сегодня понять простую истину: ребенок сам собой не воспитается. Только совместными усилиями мы сможем воспитать детей и юношество на идеалах добра и христианской любви, только вместе мы сможем противостоять влиянию культуры, пропагандирующей цинизм и насилие.
* Прежде всего, советую всем не отчаиваться, не сидеть сложа руки. Господь способен воздвигнуть человека из глубины самой страшной бездны. Господь может исцелить и вернуть к праведной жизни и целый народ. Много, очень много упреков раздается в адрес современной молодежи. Но это наши дети, наша молодежь. С ними нам предстоит строить наше будущее. Главным в нашем отношении к детям и молодым людям должно стать милосердие, деятельное сострадание, желание помочь. В каждом человеке: в студенте престижного университета и в трудном подростке - за внешним, наносным, случайным скрывается трепетная душа, жаждущая любви и стремящаяся к высшим ценностям. И не мы ли виноваты в том, что эти прекрасные устремления молодежи так трудно реализовать в нашей повседневной действительности?
* Хочу пожелать современному молодому человеку в наступившем новом тысячелетии: в первую очередь, вспомните об истинном значении слова любовь. И пусть она вернется в вашу жизнь. Ведь как сказано у святого апостола Павла: "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит" (1 Кор. 13, 4-7). Мне представляется, что сегодня именно этого нам более всего не хватает.

Любовь к врагам.

Именно любовь к Богу облагораживает, направляет и согревает все другие проявления чувства любви. Научиться по-настоящему и правильно любить - это наука из наук, ибо "любовь есть совокупность совершенства" (Кoл. 3:14). Цель Писания сводится к тому, чтобы и наставлениями, применимыми к разным случаям, и живыми примерами научить нас правильно и по-настоящему любить.
* Поскольку любовь это ощутимое и конкретное чувство, то, исследуя свои мысли и настроение, мы можем верно установить, насколько искренна и крепка наша любовь к Богу.
* Поначалу наша любовь к Богу может быть слабой и колеблющейся. Однако, если она искренна, то, подобно искре, она может при содействии Божием все больше и больше разгораться, и тогда она начнет преображать наш внутренний мир. Параллельно с внутренним обновлением будут изменяться и наши понятия, и вкусы, и градация ценностей.
* Именно любовь к Богу будет давать нам способность любить и тех, которые не заслуживают того, чтобы их любили, потому что они грешны, неблагодарны, самолюбивы, горды, капризны, нахальны, хитры, коварны и т.д. Это потому, что человек, любящий Бога, имеет перед своим духовным взором Того, Кто "повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных".
* Блаженный Диадох так пишет о согревающей силе любви: "Когда человек ощущает Божию любовь, тогда он начинает любить и ближнего своего, а начав - не перестает. ... В то время, как плотская любовь по малейшему поводу испаряется, духовная - остается. В боголюбивой душе, находящейся под Божиим действием, союз любви не пресекается, даже когда ее кто-нибудь огорчает. Это потому, что боголюбивая душа, согретая любовью к Богу, хотя и потерпела от ближнего какую-то скорбь, быстро возвращается к своему прежнему благому настроению и охотно восстанавливает в себе чувство любви к ближнему. В ней горечь разлада совершенно поглощается Божией сладостью."
* Все религии признают достоинство любви - однако, почти все ограничивают ее теми, кто приятен или близок человеку. Только христианство устраняет все человеческие барьеры и призывает любить всех людей без каких-либо оговорок или поправок. На вопрос законника, кто ближний? Господь в притче о милосердном самарянине объяснил, что ближний - это всякий человек, нуждающийся в помощи, независимо от его религиозных убеждений, национальности или других качеств (Лук. 10:25-37).
* Любовь к врагам, неизвестная другим религиям, является отличительной добродетелью христианства. Конечно, простить врага требует большого внутреннего усилия, благородства и даже помощи свыше. Однако, несомненно, что в нашем отношении к людям, которых мы считаем своими "врагами," кроется много субъективного. Одни люди более мнительны и более обидчивы, чем другие; одни вспыльчивы, другие - спокойного темперамента. Интересно обратить внимание еще на следующую закономерность: чем больше человек привязан к материальным благам, чем более он честолюбив, самолюбив и горд, тем легче он обижается на других, и наоборот, чем он более духовно настроен, скромен, смиренен, тем легче он переносит обиды и быстрее прощает их.
* Следовательно, если мы разгневались на кого-то, то полезным будет понять, почему мы поддались этому недоброму чувству. Не указывает ли оно на что-то недоброе в нашей душе?
* И даже ради собственного внутреннего здравия необходимо поскорее выбросить из себя все злобные чувства, как говорит Писание: "Не будь побежден злом, но побеждай зло добром" (Рим. 12:21). "Жизнь сердца, - объясняет праведный Иоанн Кронштадтский - это любовь, а его смерть - это злоба и вражда. Господь для того и держит нас на земле, чтобы любовь всецело проникла наше сердце: это цель нашего существования."
* Любовь многих пугает тем, что они чувствуют себя неспособными всецело посвятить себя добрым делам. Они страшатся трудов, подвигов и нищеты, которые якобы сопряжены с нею. Однако надо понять, что любовь это не столько дела сколько чувство. Не столь важно, как много мы сделали, как то, с каким настроением мы это делали. Можно много сделать, а потому своей раздражительностью, грубостью и другими недостатками огорчить тех, которым хотели помочь или разогнать тех, которые с нами работали.
* Поэтому в первую очередь исключительно важно воспитывать в себе добрые чувства по отношению к людям. Апостол Павел прекрасно объясняет сущность любви: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая, или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто" (1 Кор. 13:1-3). Ежедневно в разных обстоятельствах Господь предоставляет нам случаи совершать малые добрые дела. Все то доброе, что мы делаем другим из чувства сострадания, Господь принимает как бы сделанное для Него: "Так как вы сделали это одному из малых сих, то сделали Мне" (Мт. 25:45).

Встреча с самим собой и с другим. Личная встреча с Богом. Отрывок. Митрополит Сурожский Антоний

С Богом мы встречаемся тогда, когда Он нас взыщет. Спаситель нам сказал: Стучите, и отверзется вам (Мф. 7,7). И мы можем стучать, порой долго, потому что Господь знает, что мы не готовы для встречи, не готовы оказаться лицом к лицу с Живым Богом; ибо встретиться с Богом, это всегда - прийти на суд; это то же, как встретиться с безусловной красотой, безусловной истиной, безусловной правдой.
* Перед лицом этой красоты, этой истины, этой правды, в конечном итоге - Божественной святости, мы стоим безответными. И поэтому часто Господь ждет того времени, когда мы достаточно созреем, чтобы произнести над собой суд и когда мы станем способными принять и Его безусловный, справедливый, нелицеприятный суд, но в нем увидеть не свое осуждение, а Божий призыв, Божий зов к тому, чтобы нам вырасти в полную меру человеческого достоинства, нашего человеческого призвания стать человеком в полном смысле этого слова. И переживая этот опыт встречи с Богом, которая является одновременно нашим спасением и страшным судом, пророк Исаия, а за ним апостол Павел говорили: Страшно впасть в руки Живого Бога (Евр. 10,31)...
* И еще есть в этой встрече другое. Когда Господь ее допускает, когда Он решает, что настало время, что мы созрели, что мы можем стать лицом к лицу с Ним и Его судом, с Его спасением, - встреча с Богом всегда является началом новой жизни. Но такой новой жизни, которая не обязательно является более легкой, более привлекательной, а новой в том смысле, что эта жизнь в каком-то смысле ничем не похожа на нашу обычную жизнь; это жизнь, в которой царствует правда Божия, а не правда человеческая, истина Божия, а не человеческие истины, Божие измерение, а не человеческие измерения; это новая жизнь, в которой мы должны вырасти и жить в меру Самого Христа, взять на себя ответственность за жизнь мира, так же как Христос, вместе с Ним и той же ценой, какой Христос берет эту ответственность.
* Когда Иаков и Иоанн просили Его о том, чтобы сесть по правую и левую сторону Его славы, когда Он придет победителем, Он им сказал: А готовы ли вы пить чашу, которую Я буду пить, креститься крещением, которым Я буду креститься? - то есть погрузиться, если нужно, в тот ужас, в который Я буду погружен?.. Об этом нам говорит и это раскрывает перед нами вся Страстная седмица.
* Это первая встреча. Когда соблаговолит Господь приблизиться так, чтобы мы могли стать перед Ним, тогда начинается наша судьба, тогда перед нами встает вопрос: как я отвечу на зов Божий?.. Конечно, в теории мы все отозвались бы - мы все отзываемся - безусловным согласием, безусловной готовностью. Но на деле это не так. Да, пока мы не поставлены перед лицом испытания, пока наша вера, наша преданность не испытываются опасностью, риском - мы готовы; но когда вдруг перед нами встает испытание, мы не всегда отвечаем на него той же готовностью.
* Вторая встреча - встреча с самим собой. Казалось бы, мы все время живем с собой; казалось бы, нам не с кем "встречаться". На самом деле - есть с кем; есть в каждом человеке глубины, куда он боится заглянуть; есть в каждом человеке внутренний разлад, которого он страшится. Остаться с самим собой - одна из самых страшных вещей, которые могут случиться с человеком, если он этого не делает по собственному почину, а только по необходимости. Быть перед лицом себя самого: без прикрас, без защиты, без всего того, что мы ставим между этим порой страшным или просто пугающим, или прямо вызывающим отвращение видением - и нашим взором.
* Больше всего нам мешает стать перед самими собой именно этот страх: что я увижу, если откроются мои глаза? Что я увижу, если снимется завеса? Когда мы этому себя подвергаем, мы часто испытываем сначала просто скуку: мы привыкли развлекаться; мы привыкли отвлекать собственное внимание от себя тысячью вещей, из которых многие сами по себе и хороши, и достойны внимания, но которые мы употребляем, чтобы закрыться от пугающего нас одиночества. А когда мы начинаем заглядывать глубже, нам порой делается страшно. Не от того, что мы видим, а от того, что мы вступаем в совершенно нам не известную область: кто знает, какие чудовища поднимутся из этих глубин? Сколько злобы, сколько горечи, сколько лжи, сколько неправды, сколько страха? Сколько жадности - и душевной, и духовной, и телесной? Сколько вражды, сколько холодного безразличия, сколько жестокости я увижу, если загляну в себя? И нам действительно страшно заглянуть.
* Но если мы этого не делаем, если мы отказываемся от этой самой страшной, самой пугающей встречи, то мы никогда не найдем в себе мужества ни Бога встретить, ни человека. Бога - потому что Бог проливает в наши глубины Свой неумолимый свет; свет, который раскрывает перед нами все то, что мы покрываем тьмой, все то, что закрываем от себя. Поэтому не одно легкомыслие, не одна забывчивость или безразличие нам мешают стать перед Богом, а сознание: стань я перед Ним - не только должен я начать жить по-новому (потому что, став другом Божиим, я не могу больше жить, словно я Ему враг или чужой), но передо мной раскроется то, чего я не хочу видеть.
* Иоанн Кронштадтский в своем дневнике отмечает, что Бог нам никогда не раскрывает того, от чего мы можем отшатнуться, пока не увидит, что в нас созрела достаточная вера и окрепла надежда; только тогда дает Он нам видеть нечто из того, что Он в нас видит всегда: Он раскрывает перед нами нас самих в нашей жадности и в нашем уродстве, только когда Он уверен, что мы можем устоять.
* И поэтому, когда, по милости Божией заглянув в себя или просто потому, что кто-то отдернул завесу и заставил нас увидеть что-то, чего мы не хотели раньше видеть, мы увидим себя более страшными, более неприглядными, мелкими, жадными, жалкими, чем мы думали, - тогда мы, с одной стороны, должны это осознать; но с другой стороны, вспомнить себе в укрепление, что Бог нам этого не дал бы узреть, если бы Он не знал, что мы можем устоять перед этим видением. В каком-то отношении можно сказать, что способность видеть себя все худшим и худшим - искренно, по-настоящему, в свете Божием - говорит о том, что Бог нам все больше и больше доверяет, что Он все больше и больше видит в нас способность сразиться со злом и победить - конечно, только с Его помощью. Поэтому, хотя есть этот ужас и боль видения зла в себе, должно быть одновременно сознание, что это - знак Божиего доверия. И на это доверие должно, конечно, отозваться достойно: так, чтобы это доверие было дано не напрасно.
* Третий род встречи - встреча с нашим ближним. Причины, почему она не случается или почему она часто бывает такая неполная, сложные. В основе, можно сказать, что безразличие слепо; если человек, который передо мной, мне до конца безразличен, если мне никакого дела нет до его судьбы и до его личности, я никогда не окажусь способным ни судьбу его прочесть, ни личность его познать. А безразличие, холодность, беспечность, наша способность пройти мимо человека - неизмеримы. Мы закрываемся от самых близких людей этим безразличием и остаемся слепы, бесчувственны; мы улавливаем поверхность событий и самые очевидные человеческие реакции, но не понимаем ни событий, ни реакций. Активная, злая нелюбовь, ненависть, отвращение имеют другие свойства; они нам позволяют видеть только дурное, только безобразное, только уродливое в человеке; больше того: они превращают в безобразное, в уродливое то, что на самом деле порой прекрасно - но нам не под стать; что прекрасно, но нам непонятно, потому что эта красота нам чужда. Видеть по-настоящему может только любовь.
* Божественная любовь видит все; человеческая, ограниченная любовь способна прозреть во многое - при условии, что есть хоть какая-то доля человеческой любви, способной отрешиться от себялюбия, способной обратить действительно свое внимание на другого. Господь нам открывает видение той красоты, которую Он видит в человеке.
* Много лет тому назад отец Евграф Ковалевский говорил: Когда Бог смотрит на человека, Он не видит в нем добродетелей или совершенств, которых в нем еще нет; но Он видит в нем неувядаемую его красоту... И вот любовь открывает перед человеком видение красоты: порой еще не раскрывшейся, которая может быть под спудом, под завесой, но есть там.
* Но для этого надо смотреть на человека и в человека с верой, с уверенностью, что в нем красота неумирающая, красота, которую ничто не может изуродовать до конца, красота, которую мы называем образом Божиим. И то же самое можно сказать о человечестве в целом, которое тоже совокупно несет в себе образ Божий, несмотря на уродство, которое бросается в глаза. Но бросается в глаза поверхностное; Феофан Затворник говорил: золото на дно идет, стружки по поверхности речки плывут... Это нам надо помнить: когда мы видим, как плывут стружки, не думать, что кроме них ничего нет в этой реке.
* И вот перед каждым из нас - задача встречи с нашим ближним. Для этого надо научиться смотреть с целью увидеть, слушать с целью услышать. И это нам нелегко дается, это нас страшит. Потому что услышать - это значит связаться с судьбой человека, увидеть - это значит связаться с судьбой человека. Встречается нам знакомый или посещаем мы больного и спрашиваем: Ну, как?.. И наш знакомый или больной глядит на нас с надеждой и со страхом: неужели этот человек поставил вопрос, на который он хочет получить ответ? Неужели этот человек хочет узнать и, значит, свою судьбу с моей соединить? Из глаз, из звука голоса звучит и надежда, и страх; и человек часто отвечает: да ничего, спасибо... И как часто, как постоянно бывает, что мы довольствуемся этими словами; эти слова нас освободили, он нас не затянул в свою судьбу, он не потребовал нашего участия, он не сказал того слова, после которого я не могу отвернуться с безразличием; я смотрел ему в глаза и увидел мольбу, надежду, страх - но я закрыл свои глаза и услышал только слова, и теперь я свободен; я знаю, что ему "Да ничего, не так плохо", - а значит, и хорошо, может быть. А услышь ты звучанье голоса, вглядись ты в глаза и увидь выражение этих глаз - и нельзя так уйти... Но если это допустить, то надо отозваться; и не только добрым словом, не только мгновенным поступком, а завязав отношения или вступив в круговорот событий и отношений, которым, может быть, не будет и конца. А каждый думает: неужели не хватает у меня моего горя? моей заботы?.. Или просто: неужели я дам этому дню, который изо всех дней такой тихий, спокойный, радостный, омрачиться одним словом этого человека? Да, я его люблю, но он может все одним словом разрушить; лазурь, весенний день превратится в пасмурный, холодный зимний вечер; все будет покрыто туманом, все станет холодным, радость потухнет... И мы отходим.
* И вот тут нужно в себе воспитать очень много мужества, чтобы заглянуть человеку в глаза, с тем чтобы увидеть правду его слов, вслушаться в звук голоса; чтобы услышать правду или ложь в этих словах. И нужно порой много мужества, чтобы сказать человеку: Не притворяйся, не лги, не говори мне, что хорошо, - это неправда; у тебя душа болит, тебе страшно, тебе одиноко и ты больше не веришь, что даже твой друг, самый близкий, отзовется; ты меня отстраняешь, потому что ты изверился в человеческой отзывчивости... Для того, чтобы найти в себе это мужество, надо преодолеть многое. Первое - это себялюбивый страх о том, что моя спокойная жизнь может вдруг стать неспокойной, что мое благополучие может заколебаться, что свет может померкнуть, что радость может затмиться. Мы всегда о себе думаем и себя переживаем, будто мы - центр нашей собственной жизни, да и жизни других. Помните притчу Христову о добром самарянине. Законник спрашивает Христа: кто же мой ближний?.. Он чувствует, что центр - он сам и оглядывается вокруг: кто ближний? Христос ему отвечает: ты ближний тому, кто в тебе нуждается; он - центр. Ты призван войти в его нужду... Вот этого мы не умеем делать, не умеем ощутить, что не я в центре, что всякий человек, который около меня - и близкий, и дальний, и встречный, и поперечный - имеет свою полную, законченную судьбу, и он для Бога так же дорог, для Бога он значит так же много, как и я; и если бы меня вообще не было, этот человек был бы таким же значительным в глазах Божиих. Я могу быть случайным обстоятельством в его жизни - или проходящим, или добрым, или злым; но этот человек существует сам по себе перед Богом, он - не часть моей жизни, не обстоятельство в моей жизни, он - человек. Он призван Богом жить, Его познать и достигнуть той полноты, которая есть в одном Боге; призван войти в Царство Божие. Над этим надо задумываться и чаще, и глубже, потому что это для нас не естественно.
* Кроме того, мы друг с другом обращаемся, в той или другой мере, или как паразиты, или как жадные звери. Как часто мы живем друг другом, как бы пожирая друг друга, отнимая у человека покой, радость, сердечную чистоту и столько богатых его свойств, питаясь ими, пользуясь ими. Нам надо научиться не брать, а давать и не ожидать ничего в обмен или в награду. Это Христовы слова, не мои: давать так же щедро, как нам дано от Бога; даром вы приняли, даром и давайте (Мф.10,8). Чего у нас нет, что бы мы не приняли, чего у нас нет, что бы мы не получили или от Божественной, или от человеческой любви? И поэтому надо установиться так, что мое призвание - быть внимательным, вдумчивым, другом и слугой моего ближнего; все, что у меня есть, я должен быть готов ему дать и никогда не потребовать обратно, и никогда не упомянуть о том, что я чем-то пожертвовал для него, и никакой благодарности не ожидать; потому что дать, послужить активно, вдумчиво, умно полюбить человека - это самое высшее, что нам может быть дано, это наша привилегия; это даже не наш "долг".
* И последнее, что мешает нам встретить человека, - это страх: что другой человек может у меня отнять? Какой опасности он может меня подвергнуть? Это очень реально, потому что мы все друг для друга опасны, поскольку мы все жадны, поскольку мы все себялюбивы, поскольку мы себя или своих ощущаем центром жизни. И вот нам страшно перед ближним, и ближнему страшно перед нами. И эти два страха, две жадности, два себялюбия замыкают двух людей, которые могли бы быть лицом к лицу или друг перед другом. Отец Лев Жилле как-то сказал: мы боимся заглянуть человеку в глаза, потому что не можем этого сделать без того, чтобы и он мог заглянуть в глубины нашей души, - вот чего мы боимся и в переносном смысле, и в прямом. Но это относится в значительной мере и к нашей встрече с Богом.
* И вот тут перед каждым из нас вопрос стоит во всей остроте. Мы закрываемся от Божией любви, мы не задумываемся над тем, что она значит, какая ее мера, не только потому что мы легкомысленны и пусты, но потому что очень было бы страшно соответственно отозваться. Бог говорит в Евангелии, мы слышим Его слова, Он говорит нам: если ты хочешь вырасти в полную меру своего человечества, если ты хочешь стать достойным человеком, вот перед тобой картина того, каким ты должен быть... И вместо того, чтобы воспринять это как потрясающую картину красоты, к которой мы призваны, мы говорим: это заповеди, это - Божии приказания; мой долг - попробовать их исполнить... И отношения взаимной любви, все наше соотношение с Богом мы превращаем в попытку принять Его заповеди, будто это внешние приказы, и свести их до минимума, найти способ, чтобы они были наименее требовательны. И тогда вместо христианской жизни получается изуродованное Евангелие.

© Поздняков Василий Александрович, число, 2005 года Психология любви. Сайт психолога

мы боимся заглянуть человеку в глаза, потому что не можем этого сделать без того, чтобы и он мог заглянуть в глубины нашей души

Поиск по сайту

Личный психолог

Ответы на часто задаваемые вопросы о психологии и любви

Рейтинг@Mail.ru ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU
Hosted by uCoz