Плач: эмоция, несущая разрядку.

Человек обращается к специалисту и приступает к терапевтическому процессу потому, что он так или иначе ранен и страдает. Он может испытывать беспокойство, депрессию или фрустрацию, может быть дезориентирован и сбит с толку или же просто может считать свою жизнь несчастливой. И он надеется, что терапия позволит ему изменить это состояние, даст возможность улучшить способ его функционирования в этом мире и обнаружить в себе и в жизни какие-нибудь добрые чувства — быть может, даже немного радости. Он чувствует себя раненым, потому что его в самом деле ранили. Хотя некоторые из первичных, только что обратившихся пациентов осознают, что их детство было неблагополучным, что они были в тот период запуганы и одиноки, большинство убеждены, что их ощущение собственной несчастности есть результат какой-то слабинки или изъяна в их личности. Они ждут от терапии помощи в преодолении указанной слабости и в конечном итоге хотят стать сильнее. Обобщенная картина какого-то усредненного пациента существенно изменилась в последние годы, по мере того как люди становятся все более образованными в сфере психотерапии и усваивают, что эмоциональные проблемы берут свое начало в детских травмах. Многие из них стремятся теперь побольше узнать о своем прошлом, чтобы понять, почему они чувствуют и ведут себя так, как они это делают; кроме того, им хочется использовать приобретенное знание для того, чтобы измениться самим и сделать свою жизнь более наполненной. К сожалению, самостоятельно всего этого удается достичь лишь в весьма малой степени, поскольку последствия былой жизни структурно запечатлены в теле и находятся за пределами досягаемости человеческой воли или сознательного разума. Глубокие и значимые изменения могут появиться только в результате того, что человек капитулирует перед своим телом, а также как следствие повторного эмоционального проживания своего прошлого. И первым шагом в этом процессе является плач.
* Плач представляет собой приятие реальности и своего настоящего и прошлого. Когда мы плачем, то чувствуем свою печаль, а также понимаем, насколько сильно мы ранены и в чем заключается наша рана. Если пациент заявляет мне как нечто бесспорное: «Мне не о чем плакать», — то мне остается только спросить: «Тогда почему же вы попали сюда?» У всякого пациента есть о чем плакать; впрочем, большинство людей в нашей культуре так и поступает. Несомненно, и отсутствие радости в нашей с вами жизни тоже принадлежит к разряду того, о чем вполне можно поплакать. Некоторые из пациентов говорят: «Я в своей жизни много плакал, но это нехорошо». Такое утверждение совершенно неверно. Плач действительно не приведет к изменению внешнего мира. Он также не принесет ни любви, ни аплодисментов от тех, кто наблюдает за происходящим со стороны. Но он изменит внутренний мир человека. Он облегчит и разрядит напряжение и боль. Это вполне можно понять, если понаблюдать, что происходит с младенцем, когда тот начинает плакать.
* Малыш плачет, когда он испытывает дистресс или дискомфорт. Его плач — это обращенный к матери призыв устранить причину указанного дискомфорта. Дискомфорт заставляет тело маленького ребенка сжиматься и терять гибкость, что является естественной реакцией младенца на боль или испытываемое им неудобство. Тело малютки реагирует на происходящее более интенсивно, чем у взрослого, поскольку оно в большей мере полно живости, в нем больше чувствительности и мягкости. Кроме того, оно лишено тех возможностей терпеть боль, которые появляются благодаря воздействию эго. Будучи неспособным поддерживать напряжение, детское тельце начинает трепетать. Ротик ребенка сморщивается, и мгновение спустя все его тело сотрясают глубокие рыдания. Наблюдаемые при этом сильные всхлипывания — это конвульсии, пробегающие по телу в попытке разрядить напряжение, вызванное дискомфортом.
* Существует широко распространенное убеждение, что если как следует поплакать, то человек может почувствовать себя лучше. «Поплакать как следует» означает, что плач достаточно силен и продолжителен, чтобы разрядить значительную часть напряжения, явившегося результатом какого-то эмоционального дискомфорта или дистресса. Такой плач принимает форму рыданий либо всхлипываний, которые сопровождаются ритмическими волнами, пробегающими по всему телу. Это единственная разновидность плача, которая действительно даст облегчение и разрядку испытываемой душевной боли, израненных чувств и мышечного напряжения, связанных с эмоциональным кризисом или травмой. Плач, сопровождающийся слезами, представляет собой также механизм снятия напряжений для глаз и — в некоторой степени — для всего тела, поскольку он смягчает чувство горечи и печали. Глаза застывают от страха, зажмуриваются от боли и тускнеют от печали и грусти. Истечение слез — это облегчающий и размягчающий процесс, который в чем-то сродни таянию льда весной. Глаза, которые никогда не плачут, становятся жесткими, резкими и сухими, что, кстати, может вредно повлиять и на их чисто зрительные, визуальные возможности. Плач является ярко выраженным человеческим действием. На самом деле никакое другое живое существо не плачет слезами. У людей полноценный плач отражает их способность видеть печаль, боль или дискомфорт, испытываемые другим человеком или живой тварью. Вот почему большинство людей плачут, когда смотрят печальный и грустный кинофильм, но даже самый тяжкий фильм очень редко заставляет нас рыдать. Вследствие этого я убежден, что способность проливать слезы, плакать — это основа способности ощутить сочувствие, в то время как рыданиями мы выражаем свое собственное глубокое горе и боль.
* И пронзительный визг, и горькие рыдания являются непроизвольными, рефлекторными реакциями, хотя в большинстве случаев индивид может самостоятельно инициировать или прекратить указанную реакцию. Иногда она выходит из-под контроля, и человек издает визг или истерически рыдает так, что для окружающих выглядит не способным остановиться. Но после того как запас бешенства израсходован, он все-таки непременно застопорится. В нашей культуре существует табу против неконтролируемого поведения, поскольку оно нас пугает. Кроме того, оно трактуется как признак слабости характера, инфантилизма. И в некотором смысле это так и есть, поскольку когда человек визжит или плачет, то он возвращается к какому-то предыдущему, более инфантильному типу поведения. Однако такое отступление в прошлое может оказаться необходимым, чтобы защитить организм от деструктивного, или, иначе говоря, разрушительного, эффекта вследствие сдерживания и подавления своих чувств.
* Способность терять над собой контроль в подходящее время и в подходящем месте есть признак зрелости и должного владения собой. Это в значительной мере напоминает езду верхом: если всадник опасается «капитулировать» перед лошадью, если он пытается контролировать каждое движение животного, то совсем скоро обнаруживает, что на самом деле он вообще не располагает никаким контролем над происходящим. Всякий человек, который очень сильно боится отказаться от контроля, как правило, вообще никак не управляет ситуацией. Им самим управляет страх. И, напротив, по мере того как человек учится «давать волю» выражению сильных чувств с помощью голоса и движений, он теряет страх капитулировать перед своим подлинным Я.
* Я слышал многих людей, произносивших с гордостью: «Я смог выжить». Могу понять и высоко оценить подобное чувство, если человеку довелось существовать в ситуации, реально угрожавшей его жизни, скажем, в нацистском концлагере или в другом подобном месте. Но ведь такого рода заявления распространяются и на вполне сносное настоящее, и даже на будущее. В сущности, произнося нечто подобное, такой индивид говорит следующее: «Я могу вынести это. Я в состоянии выжить в таких условиях, когда другие люди окажутся побежденными и погибнут. Я в силах противостоять любым враждебным или вредоносным нападкам». Но ведь если человек настроил себя не жить, а выживать, то он и не ждет никакой радости и не в состоянии реагировать на нее. Такая жизненная позиция, когда человек все время готовится к встрече с несчастьем или даже катастрофой, не располагает к тому, чтобы наслаждаться жизнью. Нечего и говорить о том, что те люди, которые сами себя считают выживающими и спасающимися, на самом деле не ищут никаких удовольствий и не хотят их. Впрочем, хотеть удовольствия и быть открытым для него — это две совсем разные вещи. Если самым главным в жизни является выживание, то человек никоим образом не открыт удовольствиям. Если кто-то находится во всеоружии для отражения возможной атаки, то он, конечно же, не может быть открытым для любви. Ощущение открытости перед лицом жизни заставляет таких людей чувствовать себя слишком ранимыми, и страх снова заковывает их в защитную скорлупу.
* Возможность выплакаться и выговориться носит основополагающий характер для того, чтобы человек почувствовал наличие у него права голоса в вопросах, которые касаются его лично. Узники тюрем и рабы лишены такого права в своих собственных делах и именно поэтому не являются свободными людьми. Но и дети также могут попасть в указанную категорию, если их запугали настолько, что они не в состоянии издать громкий звук. Не являясь, понятное дело, рабами, такие бедолаги обучаются подчиняться и вести себя тихо, считая подобную тактику методом выживания. Как правило, они продолжают придерживаться указанного метода и в своей взрослой жизни, причем такой человек не может избавиться от данного подхода, пока не приобретет конкретный опыт, который заставит его понять: ни отчаянный крик, ни пронзительный визг не приведут ни к какому наказанию. С другой стороны, существуют и такие индивидуумы, для которых подобный визг (в данном случае — истерическое поведение) представляет собой едва ли не образ жизни. Я глубоко убежден, что оба этих поведенческих трафарета вырабатываются в тех семьях, где для родительского отношения к детям типичным является насилие или потенциальное насилие. Если ребенок не запуган до ужаса, то он вполне может отождествить себя с родителями и принять для себя их модели и трафареты поведения. И напротив, если ребенок чувствует себя в достаточной мере напуганным плохим отношением со стороны родителей и видит в нем угрозу, то он уйдет в себя и станет тихим и послушным.
* Чтобы прожить свою жизнь как человек в полном смысле этого слова, требуется умение плакать свободно и глубоко. Если некто умеет плакать именно так, то у него плач не порождает ни смущения, ни отчаяния, ни муки. Наши слезы и наши рыдания промывают нас дочиста и обновляют наш дух так, что мы снова можем радоваться и веселиться. Уильям Джеймс писал: «Каменная стена внутри человека рушится, его ожесточившееся сердце перестает быть таким непробиваемым... Это особенно верно, если мы плачем! Потому что при горьком плаче наши слезы словно бы прорывают замшелую плотину — и мы выходим из этого свежеомытыми, очистившимися, со смягчившимся сердцем, которое открыто всякому благородному целеполаганию».
* Однако плач вовсе не творит чудеса. Один, даже весьма доброкачественный, приступ плача не изменяет нас в столь уж сильной степени. Проблема состоит в обретении способности плакать свободно и легко.
* Если плач и смех похожи друг на друга по своим энергетическим и конвульсивным (то есть «содрогательным») характеристикам, то разве мы не можем воспользоваться для своего излечения не только плачем, но также и смехом, как это делает Норман Казинс? Оба этих действия производят эффект очистительного катарсиса, разряжая существующее в человеке состояние напряжения. Но смех или хохот неэффективны и, более того, лишены всякого смысла как средство освобождения индивидуума от подавляемых им чувств отчаяния или печали. Они могут временно избавить человека от печали, но он наверняка снова окунется в нее, как только перестанет смеяться. Человеку гораздо легче засмеяться, чем заплакать. Каждый из нас на самой ранней стадии жизни учится тому, что смех сближает людей, в то время как плач может отдалить их друг от друга. «Засмейся — и весь мир будет смеяться вместе с тобою, заплачь — и ты станешь плакать в одиночестве». Многие люди испытывают трудности, реагируя на чужой плач, поскольку он затрагивает их собственную боль и печаль, с которыми они ведут борьбу, стараясь отрицать даже сам факт их наличия. Но друзья, которые неразлучны с вами «в хорошую погоду», далеко не самые надежные. Истинный друг — это тот, кто способен разделить вашу боль, а человек в состоянии сделать это лишь тогда, когда он готов принять свою собственную боль и горе.
* У многих людей смех образует собой своего рода защитный панцирь. Он может оказаться ценным средством поддержания духа человека в период какого-то кризиса, но в подобных случаях это вовсе не тот глубокий «животный» смех, который порождается подлинным наслаждением.
* Женщины считают плач — а точнее, рыдания — более легким делом, нежели мужчины. Я убежден, что это является культурным наслоением, поскольку мужчин, равно как юношей или мальчиков, стыдят, если они плачут. Однако та легкость, с которой женщины впадают в плач, определяется также и их телесной структурой, которая, вообще говоря, не столь жесткая, как у мужчин; я, кстати говоря, связываю присущую женщинам более высокую продолжительность жизни как раз со свойственной им мягкостью. Как правило, тела мужчин более ригидны, и их не так легко пронять и сломить. Однако если указанная ригидность является бессознательной, служит привычной позой или представляет собой характерологическую установку, то она делается причиной отсутствия у человека готовности реагировать на жизнь и тем самым выражает потерю им спонтанности и витальности (жизненной силы). На самом деле не плачут только мертвые мужчины. Я убежден, что мужчина и вообще человек, который умеет плакать, живет дольше. Плач служит защитой сердцу. Это единственный способ облегчить боль разбитого сердца, страдающего из-за потерянной любви. Жизнь — текучий, струящийся процесс, который полностью замерзает в смерти и оказывается частично замороженным в различных ригидных состояниях, которые представляют собой состояния мышечного напряжения. Плач дает человеку возможность оттаять. Конвульсивные всхлипывания и рыдания при сильном плаче подобны разломам льда во время весеннего вскрытия рек. Хлынувшие из глаз обильные слезы — это как раз и есть то очистительное половодье, которое после этого наступает.
* Терапия представляет собой процесс, направленный на достижение открытости человека перед лицом жизни, — операцию в такой же мере физическую, как и психологическую. Результат находит отражение в сияющих глазах, теплой улыбке, элегантных манерах и открытом сердце. Но попытка открыть сердце без открывания тех каналов, через которые заполняющее его чувство любви течет в мир, — пустое занятие.
* Я всегда начинаю свою терапевтическую программу с того, что помогаю человеку открыть, фигурально выражаясь, рот (чтобы говорить им) и глаза (чтобы видеть ими), прежде чем он откроет свое сердце. Но этот процесс открытия отнюдь не скор и не легок. Он подобен тому, как учатся ходить. Пациент каждым проделываемым шагом как бы подвергает землю испытанию на прочность. Он должен сперва научиться доверять себе, а после этого — снова начать доверять жизни. И подобно ребенку, который должен падать и падать, пока на самом деле станет уверенно ходить, пациент также будет падать, ощущать свой страх и чувствовать свое бессилие, но, по мере того как он будет подниматься и возобновлять свои попытки снова и снова, его вера, уверенность, мудрость и радость будут все более нарастать.
* Результатом глубокого и горького плача может явиться своеобразный прорыв или перелом, при котором человек ощущает свободу и чувствует доставляемую ею радость. Такие прорывы напоминают солнце, вспыхивающее сквозь просветы в тучах — это еще не признак полного завершения грозы, но уже ясное указание на то, что она скоро закончится. Каждый такой прорыв делает человека более сильным и более открытым жизни, а также более способным капитулировать перед своим телом.
* У большинства людей имеется настоятельная необходимость плакать, чтобы разрядить боль и печаль, присутствующие в их жизни. Напряжение, которое удерживает эти безрадостные чувства взаперти в наших телах, снимается плачем, всхлипываниями или рыданиями. Все эти действия представляют собой естественную реакцию на физическую или психологическую рану. Любая травма является шоком для организма, заставляющим его застыть или же сжаться, затаить дыхание и закрыться подобно морской раковине. Плач как раз и есть процесс размораживания того, что застыло, расслабления того, что сжалось, и открытия веяниям жизни того, что сейчас наглухо заперто.
* Поразительно, насколько много людей обращаются к терапевту и излагают ему проблемы, мешающие им нормально жить, но напрочь отрицают при этом наличие у них хоть какого-нибудь чувства печали. Это особенно справедливо применительно к пациентам, находящимся в депрессии, которые, все время подавляя свои чувства, оказываются в эмоционально угнетенном или даже умерщвленном состоянии. Если бы человек, пребывающий в депрессии, мог заплакать, его депрессия рассеялась бы, поскольку он снова почувствовал бы себя живым.
* Однако печаль представляет собой далеко не единственную эмоцию, которую подавляют. Гнев подавляется в ничуть не меньшей степени. Люди могут проявлять раздражение, впадать в ярость, даже становиться агрессивными, но им по-прежнему может быть очень трудно испытывать и выражать чистую эмоцию вроде печали или гнева. Считается, что выражение раздражения или даже ярости не влечет за собой сколько-нибудь существенного изменения ситуации человека. Это всего лишь небольшие клапаны для облегчения или частичного снятия напряжения, порождаемого огорчением или фрустрацией, и их можно сравнить с «выпусканием пара» из перегретого котла. После того как напряжение разрядилось, человек чувствует себя лучше, но его ситуация на самом деле никак не изменилась. С другой стороны, гнев не спадает до тех пор, пока болезненная или вредоносная ситуация не перестанет быть таковой. То же самое можно сказать и по поводу печали. Если кто-то чувствует себя глубоко опечаленным, он будет пытаться внести в свою жизнь какие-либо изменения. Когда человек знает, что он опечален или разгневан, то это помогает, но этого мало. Чтобы полностью прочувствовать печаль или гнев, человек должен быть способен выразить их. Грудные младенцы и маленькие дети умеют делать это с легкостью, едва успев ощутить себя хотя бы в некоторой степени задетыми. Каким же образом происходит блокирование подобной естественной реакции у взрослых?
* Существенно отметить, что все мои пациенты выражали протест против того, как их трактовали в детстве. Без такого сильного протеста человек не может освободиться от кошмара прошлого. Психологическое, физическое и сексуальное злоупотребление детьми в настоящее время широко распространено и хорошо известно. Все мои пациенты страдали от какой-то формы плохого отношения со стороны одного или обоих родителей. Особенно огорчительной я считаю жестокость, проявляемую по отношению к детям теми родителями, которые сами побывали в свое время жертвами подобной или иной жестокости. Кое-кто из них был даже узником нацистского концлагеря. Похоже, что в таком поведении отражается один из всеобщих законов человеческой природы: «Поступай с другими так же, как поступали с тобой». Родители воспитывают своих детей точно так же, как в свое время воспитывали их самих. Многие пациенты рассказывали мне, что к их родителям в свое время относились так же грубо, как эти родители сами потом относились к своим детям, обратившимся сейчас за помощью ко мне. В этой цепочке поколений должен, наконец, появиться хоть один просвещенный родитель, который прекратит дальнейшую эскалацию подобных деструктивных действий, направленных против собственных детей.
* Человека, которому удалось выжить, обычно характеризует сильная воля, которая, собственно, и позволила ему выжить. Во многих случаях она же дает ему возможность в достаточной степени преуспеть в жизни. Мне довелось работать с целым рядом людей, которые смогли дорасти до важных должностей в профессиональном или деловом мире благодаря применению стратегий, которые основывались на воле и стремлении выжить. Одна из таких стратегий заключается в том, чтобы полностью отрицать чувства и во всем полагаться на трезвый и все просчитывающий интеллект. Это может показаться большим достоинством в мире, где чувствами пренебрегают, где доминирующими ценностями являются власть, деньги или престиж и где всеми людьми владеет сильное стремление к успеху, а конкуренция за его достижение велика. В такой окружающей среде человек подчиняет почти все чувства своим стараниям преуспеть. Однако, хотя некоторым и удается в результате достигнуть определенного успеха, выраженного в терминах денег, власти или престижа, их жизнь оказывается эмоционально пустой: никакой близости с другими людьми, никаких доставляющих удовлетворение отношений, никакого реального удовольствия от работы и никакой радости. Последнее прекрасно видно по их тусклому взгляду и по отсутствию высокой энергетической заряженности в их движениях. Многие из таких преуспевающих людей страдают от какой-либо разновидности депрессии, а большинство жалуется на хроническую усталость и повышенную утомляемость. Основным динамическим проявлением внутреннего состояния у этих индивидов выступает их отделенность от собственного тела.
* Будучи отрезанным от тела, человек перестает ощущать собственную уязвимость. Отождествляя себя с эго, он также обретает иллюзию власти и силы. Поскольку воля представляет собой инструмент эго, такой человек начинает по-настоящему верить в утверждения типа «кто ищет, тот всегда найдет» или «тот, кто действительно хочет, обязательно добьется». Эти формулы верны до тех пор, пока тело располагает достаточной энергией для того, чтобы обеспечивать неукоснительное выполнение директив эго. Однако даже вся волевая мощь, имеющаяся в мире, не поможет тому человеку, у которого отсутствует энергия для воплощения волевого посыла в жизнь. Здоровые индивидуумы не функционируют в терминах волевой мощи, за исключением самых критических ситуаций. Мотивацией нормальных поступков служат скорее чувства, нежели воля. Нет нужды ни в каких волевых усилиях, если человек занимается именно тем, что он хочет делать. Тем более отсутствует необходимость использовать волю, когда у человека присутствует сильное желание. Последнее представляет собой энергетический заряд, который активирует импульсы и побуждения, ведущие к поступкам — свободным и, как правило, доставляющим удовлетворение.
* Импульс является потоком силы, исходящим из сердцевины тела в направлении его поверхности, где он стимулирует мышечную систему к действиям. С другой стороны, воля — это та движущая сила, которая берет свое начало в эго — в голове — и стремится действовать в направлении, противоположном естественным побуждениям человеческого тела. Так, если кто-то испытывает страх, то естественное побуждение заключается в том, чтобы убежать подальше от угрожающей ситуации. Однако это далеко не всегда будет наилучшим действием. Ведь невозможно всегда избежать опасности в буквальном смысле слова «избежать», то есть уйти от нее с помощью бегства, сбежать. Более мудрым способом действий может оказаться противостояние опасности, но это совсем непросто сделать, если человек напуган и в нем силен импульс или влечение убежать. В подобных ситуациях сознательная мобилизация воли с целью противостоять «естественной» боязни и последующему страху является позитивным действием.
* Описанные только что обстоятельства типичны в том смысле, что с ними часто приходится сталкиваться ребятам, чьи родители издеваются над ними и угрожают им. Некоторые маленькие дети и в самом деле пытаются сбежать из подобных домов, но их старания скрыться и уйти от ситуации обычно носят беспомощный характер. Ребенок должен принять сложившуюся ситуацию и уступать родителям, но одновременно он должен отыскать какой-то путь для сохранения и поддержания своей цельности. Его подчинение не должно иметь тотальную природу, его воля не должна быть окончательно сломлена. Бедный малыш натягивает тело в струнку и делает его ригидным в надежде, что это поможет ему не сломаться, причем указанное действие исходит от такого посредника, как эго, и реализуется через волевое усилие. Ребенок изображает на своем лице выражение решимости не поддаться, не утратить контроль над ситуацией и пересилить страх. Хорошо известное хроническое сжатие челюстей проистекает напрямую из этой навязанной самому себе необходимости сохранять контроль над ситуацией. После того как ребенку благодаря хроническому напряжению тела и его ригидности удается мобилизовать волю, это умение становится движущей силой в стремлении властвовать, а оно в конечном итоге ведет к такому стилю жизни, при котором основополагающей целью и темой бытия подобного индивида становится борьба за власть. В таких обстоятельствах плач рассматривается как крах воли и капитулировать перед собственным телом и чувствами бывает не просто невозможно, а немыслимо. Такой человек проживает весь дарованный ему век так, как если бы его тело находилось в состоянии постоянной боевой готовности к критической ситуации. Разумеется, никакая радость при этом не представляется возможной.

Капитуляция воли: отчаяние.

Невротические модели поведения были выработаны ребенком в раннем детстве в качестве средства выживания, и даже невзирая на то, что сейчас, во взрослой жизни, они доказали свою контрпродуктивность, индивидуум цепляется за них, как за саму жизнь.
* Эти модели настолько укоренились в личность и стали настолько органичными, что человек воспринимает их как неотъемлемую часть своей натуры. Да они и воистину являются второй натурой — первой натурой было невинное и открытое дитя, — но эта первая натура оказалась утраченной и представляется невозвратимой. За немалое количество взрослых лет человеку довелось жить со своей второй натурой настолько долго, что он воспринимает ее как нечто вполне удобное и привычное вроде пары старых, разношенных башмаков.
* Защитные механизмы эго не являются чисто психологическими. Если бы это было так, от них было бы гораздо легче отказаться. Большинство пациентов понимают, что все используемые ими способы защиты являются на данный момент не более чем ненужными «пережитками прошлого» и что ситуация, которая в свое время привела к возникновению определенных защитных механизмов, больше не существует. Однако проблема состоит в том, что указанные способы защиты со временем оказались структурно встроенными в тело, где их функция заключается в том, чтобы подавлять чувства. Это своего рода стены, за которыми и под контролем которых должны находиться всякие пугающие импульсы. К сожалению, внутри этих заградительных стен оказываемся заключенными и мы сами.
* Пациенты не позволяют себе плакать, поскольку боятся всей глубины своей печали, которая в большинстве случаев граничит с отчаянием или даже тождественна ему. Как сказал в этой связи один пациент: «Если я начну плакать, то могу и никогда не остановиться». Я не поколеблюсь заявить, что в глубинах большинства людей таится отчаяние по поводу того, что им никогда не удастся найти настоящую любовь, испытать подлинное счастье или узнать неподдельную радость. Но без чувства радости жизнь пуста, а если она чем и полна, то только страхом и страданием. Это страдание порождается жаждой обрести связь с кем-нибудь, и такое страдание из-за отсутствия партнера столь же невыносимо, как и физическое страдание от жажды, вызванной отсутствием воды. Более чем понятно, почему пациенты отказываются погрузиться в этот ад. Но отрицать все подавленные эмоции и лишить свое Я возможности испытывать сильные страсти и страдания означает согласие умереть заживо.
* Тактика тотального отказа от чувств и их умерщвления в себе может способствовать выживанию, но боль и страдание от этого не исчезают. Время от времени они будут выныривать на поверхность как чисто соматическая боль, проявляясь в форме хронического напряжения какой-либо части тела и делая человека несчастным. Поскольку такого рода боль в своей основе продолжает оставаться эмоциональной, человек может ее уменьшить посредством плача и капитуляции. Разница между чисто физической и эмоциональной болью заключается в том, что первая из них четко локализована и воздействует на ограниченный участок тела, в то время как эмоциональная боль, также проявляющаяся в теле, носит генерализованный, обобщенный характер.
* Головная боль — это боль, локализованная в голове, зубная боль ограничивается челюстью и прилегающими областями, боль в шее воздействует только на шею. В противоположность этому боль, испытываемая от одиночества, ощущается во всем теле.
* Эмоциональная боль берет свое начало в том, что все тело сжимается в ответ на утрату или разрыв связи с тем, кого или что мы любили. Такие переживания могут ощущаться как боль в сердце, особенно когда дело касается ребенка и сопровождается чувством, что тебя отвергли и предали. Поскольку боль воспринимается ребенком как угроза жизни, то выживание требует подавления данного переживания вместе с сопутствующими ему болью и страхом. Это достигается онемением тела посредством его напряжения или же путем отключения от боли. Обе указанные процедуры реализуются с помощью отсечения чувств, что впоследствии ведет к ощущению одиночества и пустоты. Такие состояния становятся болезненными, и в конечном итоге в человеке рождается импульсивное побуждение к тому, чтобы открыться и излиться, но этот импульс блокируется страхом оказаться отвергнутым. Поскольку такого рода побуждения невозможно полностью подавить, пока человек жив — ведь они представляют собой саму суть жизненного процесса, — то индивид пребывает в состоянии непрекращающейся борьбы со своей собственной натурой, другими словами — со своим телом и его чувствами. На самом деле указанная борьба ведется между эго с его механизмами защиты от отверженности и предательства и телом с его сердцем, которое оказалось заключенным в тюрьму.
* Напряжение, вызываемое данным конфликтом в теле, воспринимается как боль. Если капитулировать перед своей натурой и сделать возможным полное и свободное выражение упомянутого импульсивного побуждения, то это приведет к немедленному облегчению боли, результатом чего явится приятное ощущение полноты жизни и свободы.
* Поскольку эмоциональная боль служит представлением конфликта между каким-то побудительным импульсом и страхом перед его выражением, то ее можно исключить либо путем полного подавления данного импульса, либо путем устранения страха, который блокирует полное выражение соответствующего побуждения.
* Почти у всех пациентов в той или иной мере присутствует страх оказаться отвергнутыми, который проистекает из их давнишних, еще детских переживаний. В большинстве случаев этот страх, который иногда доходит до состояния паники, не воспринимается на сознательном уровне, потому что он заблокирован ригидностью, или, иначе говоря, напряженной жесткостью грудной стенки. Сводя нормальное дыхание до минимума, индивид как бы парит выше этого чувства паники, однако столь мелкое, поверхностное дыхание приводит также к отсечению всех прочих чувств, оставляя после себя пустоту и неудовлетворенность. С другой стороны, паническое чувство — это нечто чрезвычайно болезненное и страшное, но от него можно избавиться с помощью глубокого дыхания. Чувство паники тесно и напрямую связано с ощущением невозможности продохнуть. Причина, почему человек испытывает трудности с дыханием, состоит в том, что мускулатура его грудной стенки сильно сокращается из-за страха — страха оказаться покинутым и отверженным. Человек оказывается вынужденным жить на поверхности, на мелководье души, то есть безо всяких эмоций. Находясь на этом уровне, он может удерживаться выше своего глубинного, основополагающего чувства паники, но такая жизнь при всей ее кажущейся безопасности является омертвленной. Подобный механизм поддерживается в жизнеспособном состоянии лишь страхом оказаться покинутым. Если человек, невзирая на страх, научится хорошо дышать, он станет горько плакать и воспримет свой страх оказаться покинутым как отголосок прошлого. Глубокие рыдания облегчают также, как я указывал ранее, боль, связанную с утратой любви. Тем самым, капитулируя перед своим телом и рыдая, человек переступает через свои страхи и боли и попадает в прохладные воды умиротворенности, где ему будет дано познать радость жизни.

Одиночество.

Люди способны пребывать в одиночестве при условии, что они умеют сосуществовать с собою. Но если у человека по той или иной причине отсутствует сильное и безопасное ощущение собственного Я, то в одиночестве он остро чувствует как свою собственную, так и окружающую пустоту. Чувство одиночества изначально исходит из ощущения внутренней пустоты, которая является прямым следствием отсечения своих чувств.
* Человек не может быть одинок, если он эмоционально жив. Даже в полном одиночестве он ощущает себя частицей жизни, природы и вселенной. Многие люди предпочитают одиночество той толчее и суете, которые порой кажутся неотъемлемыми атрибутами современных человеческих отношений. Другие добровольно соглашаются быть одни, поскольку не смогли отыскать того человека, с кем им действительно хотелось бы разделить свою жизнь. Таких людей нельзя назвать одинокими; они не испытывают боли и не чувствуют пустоты. А вот участь того, кто лишен способности оставаться наедине с самим собой, довольно незавидна: он все время вынужден искать кого-то другого, внешнего, кто бы заполнил его собственную внутреннюю пустоту. В такой жизни отсутствует радость, поскольку она ведется на уровне выживания, а именно под лозунгом «Я не в состоянии жить без тебя».
* Нас влечет друг к другу, потому что при контакте с иной человеческой особью возрастает наша собственная живость. Однако подобный положительный эффект отсутствует, если один из пары взаимосвязанных людей становится всего лишь довеском, который из-за депрессии или иной необходимости цепляется за своего партнера: Некоторые невротические индивиды нуждаются в том, чтобы быть нужными, но все союзы, основанные на таком чувстве, рано или поздно создают взаимные обиды, которые в дальнейшем легко перерождаются в глубокую враждебность. И тот человек, который нуждается в другом, и тот, в ком нуждаются, — оба они теряют настоящую свободу и возможность извлекать радость из своих взаимоотношений.
* Единственными здоровыми взаимоотношениями, в которых нуждаемость в другом и собственная нужность действительно свойственны ситуации и неотделимы от нее, являются отношения между родителем и ребенком.
* Родители, удовлетворяя нужды и потребности ребенка, одновременно удовлетворяют и собственные нужды. Ребенок, который в детстве остается неудовлетворенным, становится в своей взрослой жизни бедствующим и убогим индивидом, все время чувствующим надобность в каком-то человеке, который был бы под рукой и находился в его распоряжении. Это чувство является совершенно реальным, хотя оно не принадлежит настоящему и не может быть удовлетворено в настоящем. Если кто-либо пытается действенно отреагировать на указанную нужду, то он только в еще большей степени инфантилизирует соответствующего индивидуума, никак на деле не помогая ему. Действительно насущная, сегодняшняя потребность такого лица — это необходимость функционировать полностью на уровне взрослого человека, потому что лишь таким образом он может реализовать себя и оказаться удовлетворенным. Все блокады, как психологические, так и физические, которые препятствуют его взрослому функционированию, должны быть ликвидированы. Это делается путем повторного проживания прошлого с одновременным пониманием настоящего. С помощью глубокого дыхания и сильного плача человек может почувствовать боль от потери той поддержки и любви, которыми располагал в детстве. После этого он может принять указанную потерю как факт, связанный с прошлым, и обрести свободу для реализации своего бытия в настоящем. Ребенок не может поступить подобным образом, поскольку любовь и поддержка родителей существенно необходимы для его жизни. В детстве выживание требует отрицания указанной потери, даже если она имеет место.
* Ребенок обязан верить в то, что он с помощью каких-то усилий со своей стороны способен вернуть и сохранить родительскую любовь. Он должен подчиняться родительским требованиям даже вплоть до готовности пожертвовать собой. Однако хотя такая жертва и обеспечивает выживание в детстве, она одновременно почти гарантирует нереализованность, неудовлетворенность, пустоту и одиночество взрослого существования этого человека. В нижней части брюшной полости такого бедняги поселяется отчаяние, чтобы уже никогда не покинуть свою обитель.
* Любая попытка преодолеть потерю и боль прошлого с помощью чисто волевого усилия не сработает. Ее провал только укрепит или даже увековечит существующее отчаяние. И напротив, приятие этого отчаяния как данности при одновременном понимании того, что оно не относится к настоящему, позволяет переступить через него. Когда человек капитулирует перед своим телом, данный акт образует собой приятие реальности настоящего. Хотя указанный принцип ясен и прост по своей формулировке, его применение отнюдь не является простым делом. Чтобы действительно капитулировать перед собственным телом, требуется нечто большее, чем соответствующее сознательное решение, поскольку сопротивление подобной капитуляции носит по большей части неосознанный характер и как бы структурно заложено в тело. Стиснутые, решительные челюсти можно на мгновение расслабить и разжать, но, как только сознание отключится от контроля за соответствующими мышцами, челюсти тут же вернутся в свое привычное, сжатое состояние. Зачастую это бывает чуть ли не старинной фамильной привычкой, даже традицией, которая настолько становится частью личности едва ли не каждого члена семейного клана, что без нее человек чувствует себя неловко, не в своей тарелке. Но если он все-таки решится отказаться от безапелляционно стиснутого состояния своих челюстей, то обнаружит, что их новое, ненапряженное состояние обеспечивает совершенно нормальные ощущения, а прежние, сжатые челюсти и выдвинутый подбородок стали теперь казаться некомфортными. Однако подобная перестройка требует изрядных затрат времени и усилий, поскольку отказ от своего решительного внешнего облика не может не повлиять на поведение данного лица в самых разных житейских ситуациях. Это равносильно настоящему изменению стиля жизни человека: вместо того чтобы вечно стремиться, делать и добиваться, перейти к тому, чтобы просто быть и существовать, вместо жесткости перейти к мягкости. Кроме того, отказ от хронического напряжения любой группы мышц также может быть чреват немалой болью, поскольку изрядные болевые ощущения при попытке расслабить и растянуть сильно и длительно напряженные мышцы просто неизбежны. В напряженной мускулатуре тоже присутствует устойчивая боль, но она не ощущается. Напряженные мышцы нужно растянуть, чтобы эта боль проявилась.
* Каждый человек, обращающийся к психотерапевту, борется с чувством отчаяния — отчаяния из-за того, что ему никогда не удалось найти истинную любовь, почувствовать себя свободным или полностью реализовать собственное Я. Отчаяние — это ужасающее чувство. Оно подрывает волю человека, ослабляет его желание жить и ведет к депрессии. Вследствие этого человек будет делать все возможное и невозможное, чтобы только не испытывать отчаяния и не дать себе очутиться в этой страшной, бездонной яме. Соответствующие усилия поглощают массу энергии и абсолютно ничего не дают для того, чтобы и впрямь избавиться от отчаяния. Раньше или позже, когда энергетические ресурсы израсходуются, человек соскользнет в отчаяние, в депрессию, в болезнь или даже смерть. Если он хочет располагать хорошим эмоциональным и физическим самочувствием, ему необходимо противостоять своему отчаянию, а это означает надобность сперва полностью ощутить его и затем понять, что оно идет из переживаний и испытаний детства и не имеет никакой непосредственной связи с нынешней взрослой, зрелой жизнью. До тех пор пока человек боится глубоко дышать, реальная возможность почувствовать удовлетворение отсутствует. Независимо от внешних жизненных обстоятельств у такого индивида всегда будет ощущение пустоты в нижней части живота. Удачный брак, хорошие дети, успех в жизни ничего не дадут для того, чтобы заполнить эту пустоту в брюшной полости, которая энергетически связана с затаившимся в человеке чувством глубокой печали или отчаяния.
* Отчаяние представляет собой антипод радости, которая в зрелые годы самым тесным образом связана со степенью полноты сексуального возбуждения и разрядки. У большинства людей и сексуальное возбуждение, и его разрядка в значительной мере ограничены генитальными органами и не захватывают всего тела в целом. Секс не воспринимается ими на сознательном уровне как выражение любви, поскольку генитальные органы не связаны с сердцем и теми чувствами, которые оно испытывает. Разобщение двух указанных центров является результатом того, что дыхательная волна не может проникнуть через относительную омертвленность и пустоту нижней части живота и таза по причине подавления чувств и ощущений в этой области тела. Результат таков: секс становится локализованным костром местного значения, а не пожаром страсти, который охватывает и вовлекает все естество и позволяет человеку испытать ощущение радостного свершения, которое может достичь вершин экстаза. Страх перед отчаянием блокирует также и возможность полной капитуляции перед собственным телом в глубоком плаче, который является единственным средством вызволить человека от груза его отчаяния.
* Отчаяние часто переносится в терапевтическую ситуацию. После первоначальной вспышки надежды, являющейся результатом прорыва чувств на ранней стадии лечения, прогресс в ходе терапии замедляется и может даже вовсе прекратиться. Некоторые пациенты выражают в этот момент чувство отчаяния по поводу того, что данная терапия никогда не даст реальной отдачи, в то время как другие наглухо замыкаются в себе. Такое развитие событий есть знак того, что пациент ведет скрытую борьбу с целью реализации какого-то амбициозного устремления или же исполнения своей заветной мечты. Оба эти намерения направлены на то, чтобы найти любовь — ту ни с чем не сравнимую, особенную любовь, которая была обещана пациенту в детстве, но которую он так никогда и не получил. Это была эротическая любовь, базирующаяся на особых отношениях или близости между родителем и ребенком и заставлявшая ребенка испытывать особые чувства по отношению к указанному родителю. Во всем этом присутствовали сильные сексуальные элементы, которые в большой степени возбуждали ребенка, но в то же самое время едва ли не грабили юное дитя, лишая его невинности и свободы. То был запретный плод взрослой сексуальной любви, которым можно было поиграть, но не обладать. Тем не менее ребенок подвергся импринтингу, в нем запечатлилось и как бы «впечаталось» возбуждение от сей прельстительной приманки, и он бессознательно посвятит всю свою дальнейшую жизнь попыткам исполнения этой несбывшейся и несбыточной мечты.
* Несбыточная мечта заключается в том, чтобы стать чьим-то «особым любимчиком». Эта явно нарциссическая установка станет для данного индивида побудительным стимулом к тому, чтобы доказать свое превосходство тем или иным способом — а на самом деле таким способом, который был желателен его родителю-обольстителю. Однако данная особая любовь не является глубокой связью между двумя индивидуальностями, поскольку она основывается на иллюзиях и на внешних проявлениях, а не на подлинных чувствах. Если любовь представляет собой особые взаимоотношения между двумя людьми, то это происходит потому, что любовь является особым чувством. Именно любовь делает взаимоотношения особыми, а не особые качества двух людей заставляют их полюбить друг друга. Отношения, в основе которых лежит видимость, никогда не смогут принести удовлетворения и быть длительными, и пострадавшие лица, обращаясь к терапевту, будут испытывать определенное отчаяние, а также надежду на то, что терапия поможет им осуществить свою мечту — добиться, чтобы их воспринимали и любили как людей особенных.
* Указанное желание переносится на терапевта, который подсознательно рассматривается пациентом как родитель, обещавший исполнение желаний. Пациент готов проделывать все, о чем его только попросит терапевт, питая иллюзию, что завоевание любви терапевта приведет в результате к самореализации. Терапевтическая ситуация может оказаться в высокой степени наэлектризованной этими невысказанными предвкушениями. Но точно так же, как это имело место в исходных инфантильных и детских ситуациях, все это закончится неудачей и чувством отчаяния, испытываемым пациентом применительно к терапии. Терапия — не поиски любви, а поиск знаний о самом себе или (можно выразиться и таким образом) поиск любви к себе. Если человек ищет в терапии полноты самоудовлетворения через посредство любовных взаимоотношений, то он будет разочарован. Такой человек обязательно снова впадет в свое извечное отчаяние. В психотерапии такое случается постоянно, поскольку только человек, пребывающий в отчаянии, станет думать, что любовь и спасение лежат вне его собственного Я. Если пациент в состоянии принять тот факт, что его отчаяние берет начало в собственной внутренней пустоте, то дорога к преодолению отчаяния и достижению полноты бытия для него открыта.

Гнев: эмоция, которая излечивает.

Все пациенты нуждаются в плаче для разрядки боли и печали, которые вызваны всякого рода физическими и эмоциональными «ранами» и вредоносными воздействиями, нанесенными им в детстве. Зачастую детей учат ни в коем случае не плакать, и часто за плач их наказывают или, по крайней мере, словесно осуждают. Результатом запрета плакать являются сильные хронические напряжения во внутренней мышечной системе тела, особенно в тех ее частях, которые связаны с дыхательной и пищеварительной функциями. Указанные напряжения стягивают дыхательный тракт, в сильной степени ограничивая и стесняя дыхание человека, уменьшая его энергетические ресурсы и сужая диапазон возможностей его вокализованного самовыражения. Но это далеко не единственный негативный эффект от упомянутых травм времен детства. Сильные напряжения развиваются и во внешней мускулатуре тела, одна из основных функций которой состоит в том, чтобы перемещать человеческий организм в пространстве. Тело едва ли не любого из моих пациентов служит отражением болезненной, нездоровой истории его жизни, и это находит отражение в утрате им грациозности движений и в своего рода «расщелинах», отделяющих друг от друга основные сегменты тела — голову от туловища или таз от грудной клетки. Указанные «расщелины» разрушают цельность личности, которую не удастся восстановить посредством одного лишь плача. В подобной ситуации в качестве восстановительной или защитной эмоции выступает гнев. В каждом из моих пациентов имеется изрядный запас подавленного гнева, во многих случаях доходящего до деструктивной, разрушительной ярости — того гнева, который они не смогли выразить в бытность свою детьми, когда им причиняли боль. Если мы хотим, чтобы тело восстановило свою жизненную силу и цельность, то эти накопившиеся деструктивные чувства должны найти свое выражение в каком-то безопасном месте и безопасным способом. Однако надо заметить, что, как и в случае с плачем, все пациенты испытывают большие трудности в том, чтобы эффективно и надлежащим образом выразить свой гнев. А без наличия такой способности человек либо сам становится жертвой, либо делает своими жертвами других людей.
* Гнев является важной эмоцией всех живых существ, поскольку он служит для поддержания и защиты физической и психологической целостности организма. Без гнева всякий субъект беспомощен против разнообразных покушений, которым подвержена любая жизнь. Для молодняка большинства развитых биологических видов характерно отсутствие надлежащей моторной координации, которая необходима для выражения гнева, и это является одной из важных причин, почему детеныши нуждаются в защите со стороны родителей. Сказанное особенно справедливо применительно к человеческим детенышам, которым для овладения подобной способностью требуется гораздо больше времени, нежели потомству почти всех других млекопитающих. Однако сказать, что маленький ребенок не может впасть в гнев, было бы не совсем верно. Попробуйте насильно удерживать малыша, и вы почувствуете, как энергично он борется, чтобы освободить себя, а это как раз и представляет собой гневную, хотя и бессознательную реакцию. Попытайтесь вытащить соску изо рта у аппетитно чмокающего грудного ребенка, и вы ощутите, как его беззубые десны стискиваются в кусающем движении, чтобы удержать соску, если только он сам не решил распроститься с нею. Акт кусания, как это превосходно известно большинству родителей, представляет собой отчетливое выражение гнева малютки. По мере того как ребенок становится старше и его двигательная координация улучшается, более развитой становится и его способность к выражению гнева. Теперь карапуз будет реагировать гневом на любое нарушение его интегральной цельности или на вторжение на его территорию, включая покушение на то, что он считает своим личным имуществом или владениями. Если с помощью гнева не удается защитить свою цельность, то ребенок станет плакать, чувствуя себя беспомощным перед лицом грозящей ему травмы. Такая эмоция, как гнев, представляет собой часть более емкой функции агрессии, причем это последнее слово буквально означает «продвижение вперед».
* Как правило, мы не испытываем гнева по отношению к тем людям, которые ничего для нас не значат или которые не причинили нам никакого вреда. Если эти люди просто неприятны нам, то мы избегаем их. Гневаемся же мы на тех лиц, в которых так или иначе заинтересованы, причем это делается с целью восстановить существовавшие с ними ранее позитивные отношения. Убежден, что всем нам хорошо знаком следующий факт: после ссоры или иной стычки с любимым человеком добрые чувства по отношению к нему, как правило, не только восстанавливаются, но даже крепнут.
* Если человек оказывается разочарованным в результатах своих целенаправленных усилий добиться удовольствия, то он как бы отзывает назад имевший у него место побудительный импульс к достижению поставленной цели, порождая тем самым в собственном теле потерю цельности. Искомая цельность может быть восстановлена только посредством мобилизации агрессивной энергии и ее выражения в форме гнева. Подобные действия обеспечат восстановление естественных границ организма и его способности снова добиваться своих целей.
* Для человека гнев представляет собой вспышку возбуждения, проходящую по телу вверх вдоль спины и поступающую в руки, которые теперь подпитаны энергией для нанесения ударов. Указанное возбуждение течет также в макушку головы и в клыки верхней челюсти, которые после этого также запитаны энергией, чтобы кусать. Мы принадлежим к разряду хищников, и для нас кусать — это совершенно естественное побуждение.
* При чувстве страха поток возбуждения движется в противоположном направлении, в результате чего глаза расширяются, брови поднимаются, голова откидывается назад, а плечи вздымаются. Все это — энергетические движения в случае страха. Если человек не способен впасть в гнев, то он так и застывает в позе страха. Эти две эмоции — гнев и страх — антитетичны, иными словами, полностью противоположны и взаимно исключают друг друга: если человек разгневан, то он не испытывает страха, и наоборот. Исходя из тех же соображений, можно сказать, что когда человек испытывает сильнейший страх, в его личности наверняка таится равное количество потенциального гнева — или, иначе говоря, подавленного гнева. Выражая гнев, человек снимает страх, точно так же как плачем он снимает печаль. В большинстве случаев страх в равной мере отрицается и подавляется, в результате чего человек иммобилизуется и «замирает». В подобной ситуации важно найти такой адекватный способ, который поможет ему как-то вступить в контакт со своим подавленным гневом и извлечь его наружу.
* Беседа с человеком по поводу его проблем, помимо всего прочего, может в качестве «побочного продукта» позволить ему войти в контакт с дремлющим в нем чувством гнева, которое он может выразить посредством упражнений по нанесению ударов. Более прямой путь к достижению того же эффекта — через плач. Если пациент с помощью упражнений, описанных в предыдущей главе, начнет плакать, то он станет ощущать свою рану и боль. Часто печаль при этом переродится в чувство гнева, которое может быть затем выражено с помощью сильных ударов по кровати. И точно так же, как невозможно разрядить всю свою печаль с помощью однократного приступа плача, никакой пациент не разряжает весь свой подавленный гнев за одну попытку «избиения» кровати. В процессе терапии по мере усиления и углубления плача гнев тоже становится более сильным, более сконцентрированным и лучше осознаваемым и понимаемым. Существует также возможность мобилизовать чувство гнева, поначалу выполняя упражнение по нанесению ударов чисто механически.
* И точно так же, как у всех пациентов есть о чем плакать или за что бить, если говорить в терминах отношения к ним в детском возрасте, у каждого из них накопилось вполне достаточно того, что прямо-таки обязано вызывать в них гнев. Но испытываемый пациентами гнев может также проистекать и из их сегодняшней, сиюминутной ситуации, с которой они не могут справиться должным образом по причине обуревающего их страха возмездия. Поскольку описанное упражнение освобождает и расслабляет напряженные мышцы, которые блокировали возможности выражения гнева, оно одновременно способствует умению выражать гнев во всех жизненных ситуациях. По моему опыту, это, однако, никогда не приводило к тому, что человек начинает стремиться просто «пошуметь», иными словами, выразить свой гнев каким-то иррациональным образом. И за все те годы, в течение которых я применял указанное упражнение в работе со своим пациентами, ни один из них никогда не заимел ни единой царапины, а в моем кабинете и приемной ничего не было сломано или разбито. Если у меня появляется ощущение, что пациент мало-помалу теряет контроль над собой, я немедля останавливаю его и показываю, как следует выражать существующий гнев, сохраняя при этом управление и контроль над всеми своими действиями.
* Когда я утверждаю, что гнев не является деструктивной эмоцией, то провожу четкое различие между гневом, яростью и бешенством. Ярость представляет собой деструктивное явление. Ее предназначение состоит в том, чтобы причинить кому-то вред, фактически даже сломить кого-то. Кроме того, ярость слепа, и часто объектом приступа ярости оказывается совершенно невинное, беспомощное лицо или ребенок. Потому мы и говорим о человеке, что он «ослеп от ярости» или «впал в слепую ярость».
* Ярость носит также взрывной характер, а это означает, что, раз вспыхнув, она выходит из-под контроля. Можно сдержать гнев, но не ярость. Ярость развивается тогда, когда человек чувствует, что его власти перечат или ей приходит конец. Ребенок, который систематически сопротивляется требованиям родителя, может вогнать этого вполне взрослого человека в ярость, нацеленную на то, чтобы непременно сломить сопротивление ребенка, заставить его подчиниться. Если ребенок по тем или иным причинам отказывается сделать то, что приказывает ему родитель, то последний сталкивается с ситуацией собственного чувства бессилия или своего рода импотенции, которая берет давнее начало в том факте, что когда-то в детстве его самого заставили подчиниться и он из-за страха оказался не в состоянии выразить свой тогдашний гнев. Сейчас этот подавленный гнев переходит в ярость, направленную против ребенка или другого человека, которого данный родитель не боится. Многие из моих пациентов в раннем детстве были вынуждены подчиняться родительской власти, причем зачастую им при этом не жалели шлепков и оплеух — такой формы наказания, которая особенно унизительна, поскольку подрывает присущее ребенку чувство собственного достоинства и восприятия себя как суверенной личности. Другие пациенты сообщали, что их даже заставляли достать и принести орудие их собственной экзекуции: ремень, березовую розгу и т. д., — тем самым еще более усиливая страх и еще более унижая ребенка. Если малыш подвергается постоянным и сильным оскорблениям со стороны взрослых, то совершенно естественный гнев, который он при этом ощущает, оказывается погребенным под огромной грудой страха, и, когда, наконец, этот принудительно усмиренный гнев найдет себе выход, он непременно станет деструктивной яростью. По этой причине его обязательно нужно разрядить раньше, чем человек почувствует в себе неукротимую ярость или даже сильный приступ гнева и станет открыто выражать их за пределами кабинета терапевта.
* Слишком часто сильная эмоциональная реакция рассматривается человеком как потеря своего Я и как потеря самоконтроля. Каждый пациент, с которым мне доводилось работать, не единожды бывал больно задет и унижен до такой степени, что слова «я когда-нибудь убью тебя» звучали в его устах в каком-то смысле оправданно. В то же самое время пациент, произнося их, полностью осознает, что он никогда не приведет свою угрозу в исполнение. Это выражение просто служит указанием на то, насколько интенсивно испытываемое им в данный момент чувство гнева.
* Еще более мощной степенью гнева — после ярости — является бешенство. Слова «я в бешенстве» или «я взбешен» выражают крайнюю стадию чувства гнева, которую может символизировать ураганный смерч или торнадо, сметающий все, что попадается на его пути.
* Мы с неподдельной глубиной ненавидим только тех, кого когда-то столь же глубоко любили, но кто, по нашему мнению, предал нас. Однако ненависть может проецироваться (иными словами, переноситься) и на тех, с кем у нас не было особой близости или иных личных отношений.
* Если человек заморожен, то подобное состояние можно изменить только с помощью горячего, даже жаркого чувства, конкретно — посредством гнева. Ярость, в противоположность гневу, — чувство холодное, недаром так и говорится: «с холодной яростью». От испытываемого гнева человек, по мере того как возбуждение поднимается по телу вверх, может почувствовать в голове совершенно натуральный жар. Голова у него начинает гореть из-за того, что к ней интенсивно приливает кровь, и это явление может привести к тому, что и лицо у него становится красным или даже алым. Гнев представляет собой положительную жизненную силу, которая обладает сильными оздоравливающими свойствами.
* Следует настоятельно подчеркнуть, что цель терапии состоит в восстановлении способности индивида чувствовать и выражать свой гнев, который является естественной реакцией в ситуациях, когда целостность или же свобода человека страдает или подвергается угрозе. Все дети обладают этой естественной способностью защитить свою целостность и свободу. К сожалению, современные житейские обстоятельства зачастую заставляют родителей возбранять спонтанные детские импульсы и устремления, что провоцирует у ребенка гнев. Малыш может замахнуться на родителя, но, хотя безвредность такого действия или даже последовавшего за ним удара бесспорна, найдется совсем не так много родителей, которые отнесутся к подобному поведению своего отпрыска терпимо, не говоря уже о его одобрении. Большинство родителей принудительно ограничивают проявления детского гнева, а многие еще и накажут своего ребенка за такие поступки, которые сочтут неподобающим поведением с его стороны. Располагая почти беспредельной властью, которую дает родителям полная зависимость детей от них, взрослые, конечно же, в состоянии заставить ребенка подавить свой гнев. Однако этот вариант родительского поведения — самый неудачный, поскольку ребенок, боящийся выразить гнев по адресу родителей, вырастает в искалеченного взрослого. Ведь подавленный гнев никуда не исчезает. Дети станут направлять запрещенный родителями импульс гнева против меньших детей, умышленно причиняя им вред. Ничем не лучше ситуация, когда ребенок, гнев которого подавлялся, становится взрослым и начинает вымещать накопленное на собственных детях, которые беспомощны — в той же мере, как когда-то был беспомощен их нынешний суровый родитель.
* Кто-то может думать, что наказание ребенка за выражение гнева представляет собой один из способов обучить малыша надлежащему социальному поведению. Увы, истинный результат подобных действий бывает совсем иным: дух ребенка оказывается сломленным, и он легко подчиняется любой власти. Конечно, ребенка непременно следует учить правилам общественного поведения, но делать это нужно так, чтобы в результате не пострадала его личность. В Японии я видел трехлетнего карапуза, который в буквальном смысле слова колотил ручонками мать, а та не предпринимала никаких усилий остановить его или хотя бы сделать выговор. В традиционной японской культуре ребенком совершенно не управляют вплоть до достижения им шестилетнего возраста, поскольку до этого момента любое его поведение не только не осуждается, но даже одобряется как естественное и невинное. Впрочем, и после того как ребенку исполнится шесть лет, процесс его социализации сводится к тому, что его стыдят, а не подвергают физическим наказаниям.
* Ребенок, способность которого выражать гнев не подавлялась, никогда не станет вечно раздраженным и гневливым взрослым. Невзирая на то что у таких людей есть характер, они проявляют тенденцию быть мягкими, если их не обижают и не делают объектами насилия. Их гнев, как правило, адекватен ситуации, поскольку его не подпитывают оставшиеся в свое время не разрешенными конфликты или прошлые травмы. Люди, которые быстро вспыхивают или скоры на скандал, словно сидят на большой груде подавленного гнева, который находится у них близко к поверхности и потому легко может быть спровоцирован. Гнев, высвободившийся благодаря провокации, мало что дает для разрешения лежащего в глубине конфликта, который состоит в страхе выразить свои убийственные чувства по отношению к родителю или к другой авторитетной и полновластной фигуре, разрушавшей в свое время цельность ребенка. Этот конфликт таится наглухо запертым в напряженности плеч и верхней части спины, и его можно преодолеть только направив давний гнев против того лица, которое несет ответственность за застарелую травму. Однако в жизни гнев зачастую обращается вовсе не на того человека, поскольку рана — стародавняя. Подходящее место для подлинной разрядки можно найти в кабинете психотерапевта.
* Многим детям прививают идею, что гнев плох с моральной точки зрения. Человек, мол, должен проявлять понимание, видеть резоны и позицию другого человека, подставлять другую щеку, прощать людям и тому подобное. В пользу подобной философии можно выдвинуть много аргументов при условии, что в результате следования ей человек не станет калекой или неполноценной личностью. Однако в большинстве случаев установка на то, чтобы видеть и понимать позицию других, сводится к отрицанию самого себя, причем истоки подобного самоотрицания лежат в страхе. Конечно, прощать других — это признак милосердия, но выбор должен носить реальный характер. Человек, который не в состоянии впасть в гнев, действует, как правило, исходя не из рационального выбора, а из владеющего им страха.
* Часто в родителях вспыхивает гнев против детей, которые упорно продолжают делать, что хотят, невзирая на настойчивые родительские предписания прекратить сию же минуту. В нашей культуре дети, которые не поддаются контролю со стороны родителей, иногда могут доводить последних чуть ли не до безумия. Отчасти это результат чрезмерного перевозбуждения детей изобилием всякого рода выводящих их из равновесия объектов в супермаркетах и дома. В известной степени указанная ситуация порождается и тем фактом, что родители испытывают заметное давление, вызванное необходимостью поддерживать определенный порядок в своих домах, да и в своей жизни. Впрочем, окружающая среда чрезмерно возбуждает и угнетает не только детей, но и родителей. Напряжение, возникающее и растущее в родителе, часто разряжается с помощью какого-либо физического наказания ребенка. Сорвав свое раздражение и гнев на ребенке, родитель может потом испытывать чувства раскаяния и вины, но дело уже сделано и вред уже причинен. Райх советовал родителю в такой ситуации незамедлительно отправиться в спальню и там дать выход своему гневу, избивая кровать, а не ребенка. Я рекомендую подобные действия всем своим пациентам. Это сулит облегчение родителям и, безусловно, щадит детей.
* Напряжение плечевых мышц, равно как и мускулатуры, находящейся между плечом и лопаткой, а также между последней и позвоночным столбом, во многих случаях оказывается неестественно сильным, свидетельствуя о том, насколько основательно заблокированы у данного человека возможности выражения гнева. При использовании указанного упражнения в терапевтических целях необходимо увязывать это существующее у пациента напряжение с психологической проблемой вины. Однако такого рода увязка может быть более легко реализована после того, как человек действительно проявил и испытал свой гнев.
* Следует отчетливо понимать, что хотя истоки гнева и относятся к прошлому, сам он проистекает непосредственно из существования сегодняшних хронических мускульных напряжений, которые сковывают весь организм, уменьшая свободу движений. Гнев представляет собой естественную реакцию на лишение свободы. Это означает, что любое хроническое мышечное напряжение, которое имеет место в теле, ассоциируется с гневом. Разумеется, если при этом человек не ощущает указанного напряжения, то он не ощущает и никакого гнева. Такой человек принимает существующие ограничения подвижности и утрату свободы как нечто вполне естественное, и это во многом подобно тому, как невольник может согласиться со своим пребыванием в состоянии рабства безо всякого гнева, если только он согласился с потерей свободы. И напротив, почувствовав и поняв указанное напряжение, человек начинает осознавать, до какой степени он на самом деле разгневан, а также уразумевает, что нанесение ударов по кровати для выражения и разрядки скопившегося гнева отнюдь не представляет собой одноразового упражнения. Его следует выполнять регулярно как во время терапевтических сеансов, так и дома, если последнее возможно, и заниматься до тех пор, пока руки и плечи не станут в своих движениях по-настоящему свободными, а способность выражать гнев не восстановится в полном объеме.
* Гнев можно также выразить голосом — с помощью слов — или глазами — с помощью взгляда. Но и эти способы проявления гнева столь же трудны для большинства людей, как и нанесение ударов. Чтобы дать гневу возможность выхода с помощью взгляда, требуется, чтобы человек ощутил, как гнев пронизывает все его тело, — ведь именно это позволяет волне возбуждения дойти до самых глаз. У некоторых людей в состоянии сильного гнева глаза ярко вспыхивают. Холодные, посветлевшие глаза выражают скорее враждебность или ярость, а не гнев, в то время как потемневшие, едва ли не черные глаза означают скорее чувство ненависти, нежели гнева. Чтобы сообщить о своем состоянии гнева, можно также воспользоваться и словами, но любой текст не будет выражать подлинного гнева, если не произнести его гневным тоном. У разных людей этот тон может выражаться по-разному: резким звучанием голоса, высокой скоростью речи, громким криком или пронзительным визгом. Чтобы по-настоящему выражать гнев, звук должен соответствовать конкретной ситуации.
* Будучи однажды выраженным, гнев уходит. Разгневанный человек — это человек напряженный, откуда следует, что напряженный человек гневается. Если напряжение носит хронический характер, то человек перестает осознавать свой гнев. Однако этот скрытый гнев может проявляться в раздражительности по случаю мелких разочарований или в ярости по случаю крупных. Подобный гнев может обращаться против самого себя, проявляясь в виде самодеструктивного поведения, или же может отрицаться, оставляя человека в пассивном и подчиненном состоянии.
* Здоровые маленькие дети скоры на то, чтобы почувствовать гнев или чтобы, как говорится, «отмахнуться», если считают себя затронутыми или чем-то разочарованы. По мере того как ребенок становится старше, он учится сдерживать свой гнев, если такое поведение разумно, и не действовать в гневе молниеносно. И, как отмечалось выше, у маленького человечка постепенно появляется умение выразить нахлынувший гнев взглядом или в словесной форме без необходимости прибегать к физическим действиям. Способность сдержать свой гнев выступает у человека параллельно с умением эффективно выражать его: обе эти способности сопутствуют друг другу. Сознательный контроль над собой, необходимый для того, чтобы не пойти в разнос, сдержаться и стерпеть, по своей сути эквивалентен координации и внутренней гармонии действий по выражению нахлынувшего гнева. Следовательно, человек не может развить в себе способность к самоконтролю, не развив одновременно способность выражать себя.
* Сдержанность и контроль над собой развиваются по мере того, как человек обучается сохранять в себе возбуждение на более высоком уровне, прежде чем разряжать его, а такое умение характерно для взрослого человека. Дети не обладают достаточной силой эго или мышечным развитием, чтобы удерживать в себе мощный энергетический заряд. Когда здоровому ребенку причиняют какой-то урон или подвергают вредоносному воздействию, его гнев быстро вспыхивает и немедленно выражается вовне. Взрослые люди должны обладать умением сдерживать свой гнев до тех пор, пока не отыщутся подходящие время и место для его выражения.
* Часто в ходе терапевтического процесса приходится потратить определенное время, пока пациент по-настоящему ощутит существующую у него проблему с гневом. Люди обычно убеждены, что им не составит труда разгневаться, поскольку полагают себя легко раздражимыми или время от времени испытывают взрывы ярости.
* Если человек страдает от хронического мышечного напряжения в какой-то части тела, он движется так, чтобы по возможности не испытывать из-за этого напряжения болезненных ощущений. Когда благодаря биоэнергетическим упражнениям пациент вступает в реальный контакт со своим телом, существующие зоны напряжения начинают им осознаваться.
* Чувство гнева никогда не сможет раскрыться, если сексуальная агрессивность заблокирована. Если мужчина или женщина характеризуется какой-то степенью сексуальной пассивности, то он или она в такой же степени пассивны и при выражении своего гнева. Их агрессивность понижена во всех сферах. Очень часто бывает так, что если индивидуум становится способным выразить свой гнев по отношению к противоположному полу (я имею в виду настоящий гнев, а не ярость, презрение или вульгарное стремление унизить), то он обнаруживает, что его сексуальные чувства также стали сильнее и агрессивнее. Хотя гнев, который проявляется с помощью ударов, укусов или царапанья, представляет собой функцию верхней половины тела, он требует для своего эффективного выражения прочного фундамента в виде чувства уверенности в себе и ощущения собственной безопасности. От человека, ощущающего, что он «непрочно стоит на ногах», трудно ожидать ощущения комфортности при выражении сильных, в том числе гневных чувств. Напряжение в нижней части тела, сжимающее туловище пациента, словно стальным обручем, и отсекающее у него сексуальные ощущения в тазу, отсекает, помимо этого, и поток энергии, направленный вниз, к ногам и стопам.
* Еще одним хорошим инструментом самовыражения является фраза «оставьте меня в покое» или «не трогайте меня». Это коротенькое предложение напрямую соотносится с имеющимся у очень многих пациентов чувством того, что родители не предоставляли им достаточно свободы для того, чтобы они имели возможность развиваться естественным образом. В большинстве случаев родители требовали подчинения своей воле, а если им не удавалось добиться этого, то проникались враждебной настроенностью и сыпали оскорблениями в адрес детей. Такие родители рассматривали всякое сопротивление со стороны ребенка как подрыв своего авторитета и власти и были полны решимости провести свою отцовскую либо материнскую волю в жизнь. В других случаях родители чрезмерно опекали своих детей, которых они трактовали как неотъемлемое продолжение самих себя. Как мы увидим далее, слишком часто такая избыточная опека бывает сопряжена с разными околосексуальными нюансами. Те из пациентов, кто в детстве прошел через что-то подобное, нуждаются в громогласном изъявлении своего протеста. Фразы типа «оставьте меня в покое!» или «что вам от меня надо?», если произнести их с надлежащей силой и убежденностью, помогают восстановить в пациентах ощущение того, что они имеют право быть свободными, быть самими собой и реализовывать цели своего собственного естества, а не своих родителей.
* Без наличия такого права способность человека любить серьезно страдает. Слишком часто оказывается, что любовь, которую пациенты, по собственному утверждению, питают к родителям, является результатом чувства вины, существующей в их взаимоотношениях, а вовсе не удовольствия и не радости. Человек не в состоянии испытывать радостных чувств в таких взаимоотношениях, где он лишен возможности действовать в соответствии со своим подлинным Я. И напротив, когда родители предоставляют своим детям истинную свободу, они получают от них взамен столь же истинную любовь. Однако дать своему чаду такую любовь, которая послужит тому поддержкой и опорой в процессе взросления, возмужания и обретения собственного Я, могут лишь те родители, которые находят настоящую радость в общении со своим потомством.
* Я рекомендую своим пациентам избегать действенного «житейского» проявления своих негативных чувств по отношению к родителям. Такого рода проявления не могут считаться в человеческом общежитии приличными поступками, и они ничем и ничему не помогают. Травмы, от которых пациенты пострадали в детском возрасте, остались в прошлом, и никакие сегодняшние акции не могут их отменить или перечеркнуть. Прошлое невозможно изменить. Однако терапия может освободить человека от тех препон и ограничений в его естестве, которые являются следствием былых травм. Хотя указанные ограничения могут быть в значительной степени уменьшены благодаря разрядке и явному выражению тех импульсов и побуждений, которые тесно увязаны с упомянутыми ограничениями, все это должно происходить в терапевтической среде, а не в непосредственных взаимодействиях с родителями или заменяющими их лицами.
* Индивид, который в свое время стал физическим и психологическим калекой из-за принудительного подавления своих естественных импульсов, превращается в свободного и радостного человека, по мере того как его тело вновь обретает свою свободу и грациозность. Такой человек способен любить по-настоящему, и он может на самом деле испытать хоть немного подлинной любви к своим родителям, которые, правда, в свое время оскорбляли и унижали его, но которые, помимо этого, еще раньше даровали ему жизнь.

Любовь: эмоция, дающая удовлетворение.

Капитуляция перед любовью.
* Почти каждый человек в какой-то момент своей жизни испытал радость пребывания влюбленным. Любовь описывалась многими как самое великое и самое сладостное чувство, как чудо, придающее жизни ее самый сокровенный смысл. Но если любовь отвергнута или утрачена, то она же воспринимается как источник самой нестерпимой боли. И это вполне понятно, поскольку любовь представляет собой вечно живое и жизнетворное подключение к источнику жизни и радости, будь этот источник конкретным человеком, каким-то сообществом людей, природой, вселенной или Богом. Разрыв такого подсоединения воспринимается поэтому человеком как угроза самому его существованию. Поскольку любовь являет собой также распахивание и расширение собственного Я так, чтобы оно охватило весь мир, то результатом утраты любви становится нечто прямо противоположное, то есть сжатие и закрытие всего человеческого естества, а это явление в такой же степени болезненно, в какой любовь была радостна. Я когда-то при описании боли, возникающей из-за такой утраты, сравнивал ее с ощущением разбитого сердца или трещины в сердце. К великому сожалению, эта боль может длиться (и зачастую действительно длится) намного дольше, чем радость обретения любви, потому что человек, однажды утративший любовь, начинает бояться раскрыться и снова потянуться к этому живительному чувству. Жгучее желание любви по-прежнему продолжает жить в сердце, но это желание не может сбыться наяву до тех пор, пока вместе с ним существует страх потерять любовь или оказаться отвергнутым.
* Взаимоотношения, которые в наибольшей степени символизируют союз двух любящих сердец, — это отношения между матерью и ее ребенком. В мире природы потеря связи с матерью является для малыша роковой, если сироте не удастся найти себе ту, которая заменит ему или ей мать. Там, где взаимоотношениям с матерью ничто не угрожает, бытие малыша обеспечено, и он непременно разовьется во взрослую особь, которая в процессе ухаживаний во время брачного периода (у некоторых млекопитающих он называется гоном) сможет установить подобную жизнетворную связь с другой особью противоположного пола. Побуждение к вступлению в любовную связь носит настолько императивный, властный характер, что, невзирая на «трещину в сердце», которую человеку довелось пережить в детстве, он, действуя сознательно или бессознательно, будет искать любовного союза с другим человеком. Однако установление подобного союза не относится к разряду событий, которые могут наступить в результате сознательных усилий. Человек не может заставить другого полюбить себя, равно как не в состоянии дать самому себе указание влюбиться. Это все происходит совершенно самопроизвольно, когда встретившиеся друг с другом люди вдруг обнаруживают, что их сердца бьются в унисон, в одном и том же ритме, а их тела пульсируют с одинаковой частотой. Такое может случиться при зрительном контакте или при какой-то другой форме контакта, но только в том случае, когда заряд энергии, возникающий при подобном соприкосновении двух индивидов, обладает достаточной мощностью, для того чтобы заставить их сердца биться еще сильнее, причем чтобы не только повысился пульс, но и тела стали пульсировать в приятном возбуждении. Это то самое возбуждение, которое могло бы возникнуть при повторном обретении давно потерянного персонального рая — того рая, откуда мы оказались изгнанными в тот момент, когда по нашей любовной привязанности к матери пробежала первая трещина.
* Никакой ребенок не способен сохранять любовную привязанность к своей матери бесконечно долго. Судьбой ему предначертано отделиться от матери, самостоятельно шагнуть в мир и искать там единения с тем существом противоположного пола, с которым он заново восстановит утраченную было любовную связь, и эта связь найдет свое удовлетворение и разрешение в сексуальной конвульсии и в производстве на свет потомства. Тот ребенок, который полностью удовлетворен на оральном уровне, будет открыт любви, и в дальнейшем он легко и без осложнений переместится на следующий, генитальный уровень.
* Переход во взрослое состояние включает в себя в качестве обязательных промежуточных этапов подростковый период, когда индивид устанавливает позитивные связи с друзьями, а затем и юность, во время которой с противоположным полом формируются взаимоотношения, полные романтической любви. Однако независимо от того, оказались ли мы удовлетворенными своим детством и последующими фазами роста или нет, все мы неизбежно должны перейти в положение взрослых людей, поскольку таковы биологические императивы нашей человеческой природы. Если во времена детства мы оказались неудовлетворенными или были глубоко ранены, то наше продвижение в направлении зрелого любовного союза будет носить характер чего-то экспериментального, пробного, наша устремленность к любви будет полна колебаний, а наша открытость жизни — ограниченной. Разумеется, и такой человек может влюбиться глубоко, поскольку любовь является нашим жизненным предначертанием, но в этом случае капитуляция перед любовью на деле окажется всего лишь временным, сугубо одномоментным отказом от контроля со стороны эго в свойственной такому индивиду непрерывной, ни на минуту не замирающей борьбе за выживание.
* Подобная неспособность капитулировать перед любовью, когда последняя совершенно ясна сердцу и не вызывает в нем сомнений, лежит в корне всех эмоциональных проблем, с которыми сталкиваются люди и которые приводят их к психотерапевту.
* Индивид, который понес урон в своих давно миновавших отношениях с родителями, возвел за истекшее с той поры время множество фортификационных сооружений против возможного повторного урона, угрозу которого он воспринимает как угрозу для своей жизни. Указанные оборонительные редуты воздвигнуты далеко не только в его сознательном разуме, поскольку, если бы это было так, он легко мог бы сдать их «неприятелю» по своей доброй воле. Но поскольку человек живет со своими защитными бастионами с самого детства, то они становятся неотъемлемой частью его личности и структурно встраиваются в энергетическую динамику его тела. Теперь этот человек, подобно средневековому рыцарю, облачился в непрошибаемые доспехи, так что стрела любви никоим образом не может поразить его сердце. Воспользовавшись более развернутым художественным образом, можно сказать, что сейчас этот индивид живет в своем замкнутом мирке, как король в неприступном замке, и, пока ему удастся сохранять беспрекословную власть над этим микрокосмом, он кажется себе пребывающим в полной безопасности; но он отрезан от мира живой натуры и от живых, натуральных чувств. Этот властелин может временами отваживаться на всякие жизненные предприятия, но они будут для него лишь экскурсиями и безопасными эскападами, а отнюдь не подлинными испытаниями, поскольку по первому зову к нему на помощь явится стража. У него нет веры в любовь своих подданных, поскольку предшествующий горький опыт свидетельствует: ему постоянно угрожает измена со стороны самых близких людей. Подобно всем представителям рода человеческого, он испытывает потребность в любви, но наряду с этим убежден, что у него есть ничуть не меньшая, а быть может, даже большая потребность во власти. Ведь для короля впасть в любовь — это почти то же, что упасть с лошади при объезде владений: если такое и случится, он должен как можно быстрее снова вскочить в седло, чтобы сохранить свое властное положение и быть выше всех.
* Проведенная аналогия вполне допустима, поскольку в иерархии различных функций личности эго рассматривает себя в качестве короля. Король, разумеется, может сказать: «Я — слуга своего народа», — но в действительности народ служит ему. Так и эго — оно по идее должно служить сердцу, но у большинства индивидов любовь находится на службе у эго — она предназначена для того, чтобы увеличить власть эго и его чувство безопасности. Для многих людей любовь является в такой же мере поиском безопасности, как и поиском удовольствия или радости. До тех пор пока человек переживает смутное время, испытывает туманные потребности, бедствует, не чувствует себя в безопасности или чем-то напуган, его обращение к любви засорено неудовлетворенными оральными или инфантильными желаниями и не является идущим от всего сердца стремлением разделить с другим человеком удовольствие и радость. Впрочем, имеются и такие индивидуумы, которые отказываются от своего эго чрезмерно быстро. Этим людям не дано найти того удовлетворения, которое сулит настоящая любовь, поскольку в данном случае имеет место капитуляция перед другим человеком, а не перед самим собой. Без своего эго человек превращается в ребенка, рассматривающего другого индивида, то есть партнера, как родителя, который может удовлетворить его нужды и который, иными словами, в состоянии дать ему удовлетворение. Такого рода капитуляцию можно обнаружить в ряде религиозных культов и сект, где член секты отказывается от своего эго и от собственного Я в пользу всемогущего и всезнающего лидера или вождя (который, как это очевидно, заменяет собой всем сектантам родителя). Хотя подобная капитуляция позволяет человеку чувствовать себя свободным и радостным, она основывается на отрицании реальной действительности, которая состоит в том, что как раз рядовой сектант является взрослым человеком, а вот руководитель секты — это в эмоциональном смысле ребенок, эго которого чрезмерно раздуто иллюзией всесилия и всезнания. Подобный культ должен неизбежно лопнуть, оставляя после себя всех вовлеченных в него лиц опустошенными и лишенными всяких иллюзий. Такое происходит в браках или любовных союзах, где доминирующим аспектом вступления в связь является потребность получить удовлетворение от другого человека. Подобные взаимоотношения описываются как отношения зависимости или взаимозависимости, поскольку один (или каждый) из партнеров испытывает нужду в другом. Отсюда совсем не следует, что в такого рода взаимоотношениях совершенно отсутствует любовь, но эта любовь носит детский или инфантильный характер.
* Страх капитулировать перед любовью берет свое начало в конфликте между эго и сердцем. Мы любим сердцем, но задаем вопросы, ставим под сомнение и осуществляем контроль посредством эго. Наше сердце может сказать: «Я капитулирую», но эго говорит при этом: «Осторожнее, не поддавайся; тебя покинут и ранят». Сердце в качестве органа любви является также и органом получения удовлетворения. Эго же представляет собой орган выживания, что является вполне достойной и законной функцией, но если в нашем поведении доминирующую роль играют эго и выживание, то подлинная капитуляция перед чем угодно становится невозможной. Мы чистосердечно и искренне жаждем такого контакта, который позволит нашей душе воспарить ввысь, заставит наше сердце биться стремительнее и пустит наши ноги в пляс, но эта страстная жажда не находит удовлетворения, поскольку наша душа разбита, наше сердце заперто на замок, а наши ноги безжизненны.
* Возбуждение и тепло, которые несет с собой любовь, заставляют тело не просто оттаивать, а едва ли не плавиться. Иногда, если основным компонентом сексуального влечения выступает любовь, удается испытать в нижней части живота абсолютно реальное ощущение жжения, словно от расплавленного металла. Любовь смягчает человека, но быть мягким означает одновременно быть ранимым и уязвимым. Людей, которые не в состоянии смягчиться от любви, называют «жестокосердными», но сердце не может быть жестким, если его предназначение — плавно и мягко перекачивать кровь по всему телу. Жесткость, или ригидность, присуща отвечающей за произвольные движения человека мышечной системе, которая заковывает его тело в броню, подобную доспехам рыцарей в стародавние времена. Эта ригидность не позволяет человеку плакать глубоко и горестно, не позволяет ему отдаться своей печали и, как следствие, служит преградой в том, чтобы капитулировать перед любовью. Поскольку дети умеют горько плакать, они умеют и любить по-настоящему полнокровно. Когда мы оказываемся отрезанными от того ребенка, которым были когда-то, а также от ребенка, продолжающего пребывать в нас, то мы тем самым становимся отрезанными и от способности любить. Но это вовсе не означает, что каждый из нас должен поступать, как ребенок. Капитуляция эго состоит в сдаче тех воздвигнутых внутри него бессознательных и подсознательных оборонительных сооружений, которые блокируют раскрытие человека и обретение им любви. Однако я не верю в наличие такого человека, который абсолютно не способен испытать любовь.
* Пока сердце продолжает биться, любовь в человеке не умерла окончательно. Стремление к любви может быть глубоко зарыто и сильно задавлено, но не может целиком отсутствовать. Большинство людей испытывают хоть какое-то желание любви и в определенной мере способны воспользоваться указанным желанием. Это дает им возможность в некоторой степени почувствовать любовь, однако, поскольку их желание любви носит ограниченный характер, а возникает оно, так сказать, в экспериментальном, пробном порядке, то подобных людей никогда не переполняет восторг и возбуждение любовного томления, несущего с собой радость. Они слишком запуганы, чтобы полностью капитулировать перед любовью и сдаться ей на милость, хотя в большинстве случаев они даже не знают о своем страхе или о связанных с ним ограничениях. Эти люди не осознают наличия в их теле напряжения, которое ограничивает их способность любить. То, что они ощущают, — это на самом деле страстная жажда любви, вовсе не тождественная способности любить. Когда они встречают на своем пути того, кто готов откликнуться на столь пылкое вожделение, то они буквально вешаются на такого человека, ведя себя при этом, словно некий страстный приверженец неординарной религиозной секты. Они чувствуют и искренне верят, что встреченный ими потенциальный партнер хранит у себя ключ к тому, чтобы они получили удовлетворение от жизни. И невзирая на боль или даже унижение, которые могут их постигнуть во взаимоотношениях с этим первым встречным, им очень трудно снова стать свободными. По моему убеждению, в нашей культуре такая схема взаимодействия партнеров является нормальной, поскольку усредненные любовные отношения носят достаточно ненадежный и неопределенный характер. А поскольку эти взаимоотношения не дают удовлетворения и не доставляют обещанную любовью радость, то в конечном итоге они рано или поздно оборачиваются разочарованием и возвращением в исходное, безлюбовное состояние.
* Столь страстная жажда любви служит выражением желаний погребенного внутри нас нелюбимого и неудовлетворенного ребенка, который, словно Спящая красавица, ждет принца, чтобы тот пробудил ее к жизни и любви. Сей сказочный принц — это «хороший» родитель, с которым ребенок впервые испытал радость любви, впоследствии оказавшуюся утерянной. Длящийся всю последующую жизнь поиск этой утраченной любви напоминает поиски Шангри-ла в романе современного американского писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт». Тот, кто так усердно ищет, как правило, вешается на шею любому человеку, который в некоторых аспектах напоминает того самого «хорошего» родителя, но одновременно воплощает в себе и многие свойства «плохого» родителя, отвергавшего или обижавшего своего ребенка. Но человек не может добиться удовлетворения с помощью отступления и возврата назад в надежде, что это может помочь ему установить связь со своим прошлым и с ребенком, спрятанным где-то внутри себя. После того как этот ребенок будет разбужен и обретет свободу, его необходимо целиком интегрировать во взрослую жизнь указанного индивида.
* Для большинства людей проблема состоит не в том, любят они или не любят, а способны ли они любить всем своим существом. Подобные ожидания были бы чрезмерными в такой культуре, как наша, поскольку она трактует капитуляцию перед собственным телом как признак слабости. Попытка капитулировать перед любовью всего одной половинкой сердца неизбежно ведет человека к поражению, но, вместо того чтобы распознать собственную половинчатость как истинную причину постигшей его неудачи, он возлагает всю вину на своего партнера в любви. Другое дело, что и этот партнер, скорее всего, тоже вложил в любовь всего лишь половину своего сердца — за что он, разумеется, опять-таки будет винить не себя, а противоположную сторону. К глубокому сожалению, не существует способа сделать так, чтобы подобные взаимоотношения давали на выходе радость, которую ищет каждый из партнеров. Подлинный расцвет любых отношений возможен лишь тогда, когда оба вовлеченных человека привносят в них чувство радости. Попытка отыскать радость через посредство кого-то другого никогда не срабатывает, невзирая на все многочисленные песни «про любовь», которые культивируют и продвигают подобную «розовую» мечту. Любовь — это нечто совместное, а не дарованное. Любящий полностью делится собой с любимым человеком. Это означает, что в любви делятся не только радостью, но и печалью. Поскольку разделенное с кем-то удовольствие становится двойным удовольствием, то и делясь с другим человеком радостью, мы усиливаем это чувство, которое в сексуальном акте может достигнуть высот экстаза. Если же делятся печалью, то боль наполовину ослабевает. Однако радость, которой человек мог бы поделиться, берет свое начало в капитуляции перед собственным телом, а не в капитуляции перед другим человеком.
* Подлинная влюбленность, равно как и ощущение радости капитуляции перед любовью, носит у людей временный характер. Их не удается удержать навсегда, поскольку зачастую случившееся было в большей степени удовлетворением насущной потребности, нежели глубокой любовью; но это не объясняет того факта, что сам влюбленный воспринимает все произошедшее как подлинную страсть. Мое объяснение заключается в том, что во влюбленности имеется регрессивный компонент, который берет свое начало в детстве данного человека, когда всякая любовь означала полную отдачу. Такой человек заново испытывает любовь, которую он когда-то питал к матери или к отцу, но, поступая подобным образом, он подвергает некоторую часть своей личности регрессу, вновь в чем-то становясь ребенком. Эта сторона его личности пытается отыскать ту поддержку и поощрение, в которых он нуждался в давно минувшие времена. Таким образом, хотя его чувство любви является совершенно подлинным, истоки этого чувства лежат не в капитуляции перед собственным телом и естеством, а в отказе от позиции взрослого человека, то есть такого индивида, который прочно стоит на собственных ногах, не пользуется ничьей поддержкой и несет единоличную ответственность за себя и за свое хорошее самочувствие.

Зрелая любовь.

Зрелая любовь — это не капитуляция собственного Я, а капитуляция перед собственным Я. Эго отказывается от своей гегемонии над личностью в пользу сердца, но при подобной капитуляции оно отнюдь не упраздняется, не обращается в ничто. Скорее оно даже укрепляется, поскольку теперь его корни, находящиеся в теле, подпитываются той радостью, которая ощущается телом. Когда человек произносит «я люблю тебя», то его Я становится настолько же сильным, насколько сильно испытываемое им чувство любви. Можно сказать, что зрелая любовь несет в себе самоутверждение.
* Если, влюбляясь, люди капитулируют перед другим человеком, а не перед самим собой, то они отказываются от своей независимости в надежде на то, что о них проявит заботу другой, любимый ими человек. В результате эти люди откатываются на инфантильную, детскую позицию, которая, как им кажется, обещает вновь сделать явью взаимоотношения, складывавшиеся у них в ту пору с родителем противоположного пола. Они становятся зависимыми людьми и, находясь в таком положении, оказываются открытыми для любых обид и беспомощными против них. Разумеется, такие отношения очень редко бывают сколько-нибудь продолжительными, а когда они прекращаются, человек вновь страдает от повторения того слома, который он когда-то пережил, будучи ребенком.
* Невозможно поддерживать зрелые любовные отношения, если ты не являешься зрелым человеком, который способен прочно стоять на собственных ногах, оставаться, если это необходимо, в одиночестве и уметь выражать свои чувства свободно и глубоко. Такая зрелая любовь не является эгоистичной, поскольку человек полностью делится собою с другим. Да, она сконцентрирована на себе, но именно это и делает взаимоотношения восхитительными, поскольку каждый человек является индивидуальностью с присущим ему уникальным Я, которым он щедро делится со своим партнером. При таких взаимоотношениях окончательное свершение любви в сексе является взаимным по степени удовлетворенности и восторга.
* Такая точка зрения на любовь идет вразрез с популярным мнением, гласящим, что в любви человек должен существовать ради другого человека. Однако подобный подход придает отношениям такой характер, когда человек служит другому, вместо того чтобы делиться с ним. «Делиться» означает отношения между равными, а служат тому, кто выше. Такого рода любовные взаимоотношения вскоре теряют свой восхитительный характер и заканчиваются тем, что партнер, которому служили, начинает оглядываться по сторонам в поисках отношений, которые несли бы в себе восторг любви, отсутствующий в нынешнем матримониальном союзе. Когда розыски близки к успешному завершению, тот супруг, который оказался отвергнутым, чует недоброе и начинает служить еще преданнее, преследуя две цели: чтобы все стало так, как надо, и чтобы самому стать таким, как того хочется его партнеру.
* Точно так же как человек быстро впадает в состояние любви, он может и «выпасть» из него, и такое слишком часто случается из-за нашего разочарования тем фактом, что другой человек не удовлетворяет нас в должной мере. Мы не понимаем того, что никто не может удовлетворить нас, кроме нас самих, и что мера нашей удовлетворенности напрямую зависит от того, насколько мы открыты самим себе и жизни. Когда пущенная Купидоном стрела любви пробивает нашу броню и наносит укол в сердце, мы становимся открытыми любви и радости, но не остаемся такими же открытыми навсегда. Наше эго начинает медленно отстаивать и восстанавливать свою власть, задавая трудные вопросы, ставя под сомнение, заставляя перестать доверять и захватывая контроль над ситуацией. Наша открытость начинает видеться нам самим как брешь в собственных защитных порядках, которую мы прямо-таки обязаны залечить или заделать. Внезапно и бурно влюбиться — это вовсе не ответ, а вот быть по-настоящему влюбленным — это ответ, означающий одновременно необходимость быть открытым. И первым делом нужно обязательно быть открытым перед собственным Я, перед своими глубочайшими чувствами, а для этого требуется быть свободным от страха, стыда или чувства вины.
* Страх подрывает способность человека капитулировать перед лицом любви. Этот страх не носит рационального характера, а произрастает из детского опыта данного индивидуума и имеет смысл только в терминах такого опыта. Однако он по-прежнему сохраняет свою власть над нами, коль скоро мы продолжаем действовать так, словно по сей день находимся в той же самой ситуации из нашего давно минувшего детства.
* Зрелость представляет собой такую стадию жизни, когда человек постигает и принимает собственное Я. Он знает свои страхи, слабости и маневры и принимает их как данность. Я не верю, что нам когда-либо удастся дойти до такого состояния, в котором мы полностью освободимся от травматических последствий своего прошлого, но нужно сделать так, чтобы эти «дела давно минувших дней» не управляли нами сегодня и завтра. Приятие фактов вовсе не означает беспомощности перед ними. Поскольку проблемы прошлого структурно заложены в тело в форме всякого рода хронических напряжений, для высвобождения тела нужно работать с ним. Разнообразные биоэнергетические упражнения, используемые нами в процессе терапии, могут проделываться и дома, если человек знает, как применять их.
* Приятие означает также, что человек избавляется от всякого стыда по поводу своих трудностей или проблем.
* Стыд подобен чувству вины в том, что он ограничивает свободу человека быть самим собою и выражать себя. Все мы, жители цивилизованных стран, испытываем некоторую степень стыда по поводу своего тела и его «животных» функций, которые в значительной мере сфокусированы на сексуальности, однако лишь немногие пациенты вслух говорят об этом стыде. Они слишком стыдятся даже самих разговоров о своих стыдных чувствах и о связанном с этим стыде и, будучи людьми изощренными и умудренными, просто отрицают указанный стыд. Самовыражение не ограничивается чувствами печали и гнева. У большинства людей есть какие-то мрачные тайны, которые они стыдятся выявить, а в отдельных случаях даже скрывают от самих себя. Однако всевозможные страхи, зависть, отвращение, гадливость и влечения, если их скрывают из-за стыда, становятся важными барьерами, которые препятствуют капитуляции перед любовью.
* Вина отличается от стыда тем, что она относится к таким чувствам и поступкам, которые рассматриваются лишь как морально сомнительные, а не как грязные или непристойные. Однако большинство людей, обращающихся сегодня к терапевту в поисках помощи, изощрены в психологическом отношении и отрицают присутствие у них какого-либо ощущения вины. Отвергая сам факт наличия какого-то явления, невозможно рассуждать о нем; тем самым резко затрудняется возможность освободить человека от того, что его мучит. Детей заставляют обрести убеждение, что чувства гнева и сексуальности плохи и аморальны, если они направлены на родителей. С виной, равно как и со стыдом, ассоциируется страх.
* Как может ребенок гневаться на родителя, который относился к нему как к человеку особому и затмевающему других? Гнев появляется лишь тогда, когда подобный «исключительный» ребенок вырастает и постепенно начинает ощущать ту цену в виде боли и разочарования, которую приходится платить за пребывание в столь высоком положении.
* Капитуляция перед любовью включает в себя способность сполна поделиться своим Я с партнером. Любовь сводится вовсе не к тому, чтобы давать, а к тому, чтобы быть открытым. Но первым делом такая открытость должна быть достигнута по отношению к собственному Я и лишь после этого — к другому человеку. Она включает в себя пребывание в контакте со своими глубочайшими чувствами, а далее — способность надлежащим образом выразить существующие чувства. Капитуляция перед телом и его чувствами является одновременно капитуляцией перед любовью.
Радость. Александр Лоуэн, часть 1, хроническое напряжение
Радость. Александр Лоуэн, часть 2, психотерапия детских травм
Радость. Александр Лоуэн. Часть 3. Предательство любви
Радость. Александр Лоуэн. Часть 4. Страсть и страх

---

Любовь. Психология любви. Сайт психолога. Москва. Василий Поздняков

---

Радость. Александр Лоуэн, 1995 год. Читайте полный вариант этой книги