* Загадка единой плоти. Отрывки статьи. Полный текст на сайте http://www.kiev-orthodox.com
* “Любовь никогда не перестает”, - беда, однако, в том, что она течет словно мимо нас. Кажется, что наша жизнь в повседневных ее проявлениях все меньше омывается ею. И все реже мы замечаем, что изначально живем, движемся и существуем в ее “воде живой”, бьющей из того невидимого благодатного источника, который берет начало от Отца, давая жизнь всему, что создано в мире. Все, что делает нас людьми в подлинном смысле, берет начало именно здесь, в сокрытом истоке любви Господней, из глубины, пронизывающей собою “всякое дыхание”. Вода живая входит в нас при каждой встрече с творением Божиим, и опыт этих встреч мы можем собирать по капле, очищаться им или расточать его. И, наконец, сам поток воды живой мы вполне способны завалить кучей мусора, и тогда наша жизнь бывает, по словам Библии, поражена “чахлостию… и засухою, палящим ветром и ржавчиной” (Втор. 28, 21). Мы лишь изредка осознаем, до какой степени от этого пребывания в любви Божией зависит само наше существование. Потому что поток ее неразделим, и та живая вода, которая “течет в жизнь вечную”, питает и любовь к ближнему, и любовь к ребенку и придает крепкое постоянство союзу между мужчиной и женщиной.

Что такое любовь?

- каждый из нас знает, или думает, что знает, что это такое. Стоит, однако, на минуту отвлечься от накопленного нами знания, воспоминаний или опыта и попробовать приблизиться к духовной сути ее.
* “Любовь - удивительное чувство, но оно не только чувство, оно - состояние всего существа, - говорит митрополит Антоний (Блум). - Любовь начинается в тот момент, когда я вижу перед собой человека и прозреваю его глубины, когда вдруг я вижу его сущность. Конечно, когда я говорю “Я вижу”, я не хочу сказать “постигаю умом” или “вижу глазами”, но - “постигаю всем своим существом” (Митрополит Антоний Сурожский, “Таинство любви. Беседа о христианском браке”, СПБ, 1994, стр. 4).
*
* Постигаю в Боге то, что Он дает мне увидеть. В браке Бог открывается мне в иконе ближнего, и цель брака как постижения есть созидание такой иконы. В этом созидании я участвую всем своим существом, телом и духом, ибо дар любви делает наш дух художником. Ни в каком другом человеческом союзе нет таких возможностей и, вместе с тем, таких препятствий для взаимного познания, как в браке. Познание начинается всегда с творения образа, в котором отражается истина явления или вещи, но когда речь идет о человеке, истина его познается в откровении образа Божия, коим всякое человеческое существо наделено при его творении. Этот образ в какие-то мгновения открывается в любви, хотя для того, чтобы отыскать его, может не хватить всей жизни. Мужчина и женщина соединяются в браке, чтобы “быть вместе”, и это “cо-бытие” есть взаимное постижение и обладание друг другом, в котором раскрываются все их силы, как и все их немощи. Это познание, как и вера, как и молитва, как и все, что дает нам общение с Богом, посылается даром и приобретается напряженным усилием. “И употребляющие усилия восхищают его” (Мф. 11, 12), - говорится о Царстве Небесном. Любовь в браке есть царский путь в это Царство, которое начинается с выявления и очищения образа Божия в нашей жизни.
* Именно в браке, а не во влюбленности, часто занятой более собой или порхающей от одного приключения к другому и с каждого собирающей свой “нектар”, любовь становится приближением к другому в евангельском смысле. Ибо, коль скоро мы говорим о браке христианском, то именно он выявляет в человеке ту основу его личности, в которой любовь к ближнему интимно, внутренне связана с любовью к Богу, так что любовное постижение человека становится и постижением Бога. Потому что в основе брачной любви лежит избрание, и оно происходит по образу избрания Божия. Ягве “избирает” Свой народ, Израиль, потому что любит Его, заключает с ним завет, познает его как жену Свою, ревнует, беспощадно наказывает за измену. Сколько раз вера как верность, как доверие, как выполнение договора любви уподобляется на страницах Ветхого Завета плотскому союзу, взаимному обладанию.

“Благословенная трудность семьи - в том, что это место, где каждый из нас неслыханно близко подходит к самому важному персонажу нашей жизни - к Другому” (С. Аверинцев).

Может быть, только брак дает нам силу до конца принять Другого во всей полноте, сложности, красоте, но также и всей “трудности” его личности. Принимая другого, мы тем самым даем ему возможность принять и нас. Никакой иной человеческий союз не ставит нас перед необходимостью подобного раскрытия и взаимного принятия. В этом раскрытии участвует вся личность целиком в первозданной красоте ее творения, но также и в ее пораженности грехом, осознание чего на психологическом уровне часто ускользает от нас, как часто ускользает ощущение присутствия Божия в повседневной жизни. Ибо Бог сам вступает во всякую подлинную любовь, но не в качестве какой-то отстоящей от нас принудительной религиозной морали, не под видом наблюдателя, цензора, судии, но становится источником самой любви, образующей основу жизни вдвоем. И тогда брак двоих запечатлевается браком в Боге и с Богом.
* Православный подвижник, великий учитель аскетизма VII века преп. Иоанн Лествичник учит: “Блажен, кто имеет такую любовь к Богу, какую страстно любящий имеет к своей возлюбленной”. А современный греческий богослов Хр. Яннарас говорит о православии как о пути эроса, разбивающемся на два рукава: брак и безбрачие. И хотя эротическая любовь всегда казалась противоположной аскетизму, однако все, что в Священном Писании служит для обоснования монашества, - слова об усилии при вхождении в Царство Небесное, о посте и молитве, и “возлюби Бога и ближнего” - мы вправе отнести и к браку. Как брак, так и безбрачие, ставят нас перед требованием “очищения сердца”, преображения эроса, воспитания небесных граждан “жизни будущего века”. Однако в перспективе этой будущей жизни эротическая любовь в браке может нести в себе такие трудности и препятствия, через которые не всегда проходит монах. И прежде всего подвергается испытанию на прочность само начало брака - любовь и плод ее, - то, что называется “единомыслием душ и телес”.
* Ведь любовь, и об этом знают и подвижники, и влюбленные, - это состояние предельной собранности нашей личности, открытой и обращенной к другому. Когда я обращаюсь сердцем к сердцу другого и начинаю прозревать его глубину, мне становится видимой и моя глубина, наделенная всем неведомым нам богатством любви Божией. Всякая красота тварного мира, открываемая нами, вызывает в нас желание стать свидетелями о ней.
* “Кто такая невеста? - задает вопрос митр. Антоний. - Невеста, по существу, это девушка, которая нашла в себе такую глубину и такую крепость, что она сумела, смогла полюбить единственной, неповторимой любовью одного человека с готовностью оставить все и быть с ним; последовать за ним, куда бы он ни пошел” (Митрополит Антоний Сурожский).

Отсутствие же любви проистекает прежде всего из закрытости в себе, греховной сосредоточенности на своем “я”, из той буквальной одержимости им, из которой тем более трудно вырваться, что чаще всего она нами не осознается, не чувствуется.

Полуслепыми глазами мы видим подле нас “проходящих людей как деревья” (Мк. 8, 24), мир становится нашей “волей и представлением” или скорее зеркалом, проекцией нашего крошечного, но разросшегося до размеров вселенной “эго. Пребывание в замурованных стенах этого “я” мучительно прежде всего для самого его хозяина, и недаром Достоевский устами старца Зосимы определял ад как невозможность более любить.
* Конечно, любовь земная вовсе не спасает нас от самих себя, но она с такой силой ставит нас перед реальностью другого человеческого существа, делает нас зависимыми от него, что эта зависимость открывает нам смысл, исток и, в каком-то смысле, правду нашего существования.
* Подлинная любовь собирает воедино всего человека, так что больше нет уже ни верха, ни низа, но часто ли мы встречаем такую любовь? Человек - эротически воспламеняющееся существо, эрос “организует”, формообразует всю структуру его личности, пронизывает все его существование, и настоящий брак должен соединять это эротическое горение с огнем любви Божией, разлитой повсюду, но обретающей особое лицо свое именно в неповторимом, трудном и благословленном союзе мужчины и женщины. И когда в их отношения входит Бог, любовь становится Его пристанищем, Его таинством.
* Любой брак может “сбыться”, как говорила Цветаева о душе, и безо всякой горячей влюбленности и развалиться при самой неистовой любви, если она служит только разрастанию своего “я”, взирающего на другого как на свою тень или пользующегося другим как неким выгодно приобретенным предметом. Не столь важно романтическое или прозаическое начало брака, сколь важна его суть, его выбор между “браком-потреблением” в том или ином его виде и “браком-даром”. Это установка нашего духа, оказывается существенней первоначальной влюбленности или отсутствия таковой. Почему устаивали и приносили обильный плод, причем не только в добром потомстве, союзы, заключенные родителями, в которых о первоначальной влюбленности не могло быть и речи? Почему жены могли любить своих мужей всю жизнь и оставаться верными им и после их кончины, хотя до замужества у них часто не было даже возможности познакомиться с ними? Потому, наверное, что “служение” как своего рода принесение себя в дар другому и покорность воле Божией как дар Христу были исходно включены в их воспитание и образ жизни их среды.
* Разумеется, влюбленность тоже дар, всякий брак “цветет” и “светится” ею, так что этот свет ощущается не только двумя, но и всеми, кто находится рядом, кто соприкасается с ними. Однако это цветение пола, этот свет “естества” может быстро угаснуть, если в нем нет искорки благодати, огонька присутствия Божия, от которого даже из самого невзрачного, тусклого супружества может неожиданно вырасти чудо.
* Преображение эроса совершается ради утверждения жизни, и потому никак не согласуется с культом личности тела. В браке тело служит эросу, который использует его для своих целей, но не для того, чтобы обмануть будущих родителей и произвести с их помощью жизнеспособное потомство, как считал Шопенгауэр, но скорее для того, чтобы преобразить игру плоти и крови в дар единственной встречи и узнавания. В браке “элементы” мира сего - одиночество, любопытство, симпатия и, наконец, влечение тел - соединяются и освящаются в их единстве, и это возникновение нового сплава, новой сущности, как чудо “второго рождения”, и есть таинство.
* Таинство в христианском смысле несет в себе живое чудо присутствия Христа, и тем самым оно служит отражением тайны Воплощения. Всякий подлинный брак несет в себе обетование о новом рождении Христа как “единой плоти” мужа и жены, так и плоти нового существа, которое может появиться на свет. Слова Библии о “единой плоти” (Быт. 2, 24; 1 Кор. 6, 16) могут показаться своего рода “метафизическим” насилием над нашими органами чувств, если мы не попытаемся взглянуть на брак в свете самой Пресвятой Троицы. Муж, жена и потомство, возникающее от их соединения, принимаются и освящаются Церковью, которая видит в них какое-то отражение троической тайны. “Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви” (Еф. 5, 32), и эта тайна, независимо от того, каким было ее эмпирическое начало, зародившись однажды, может возрастать всю жизнь, создавая из соединенных случаем, житейским расчетом или Промыслом двух обособленных и грешных существ “единую плоть” двух насельников Царства Божия.
* Кардинал Кароль Войтыла в своей книге “Любовь и ответственность”, изданной впервые в 1960 году, говорит о том, что объектом сексуального влечения должно быть не только тело другого, но вся его личность и благо ее. “Таково “божественное” свойство любви. Действительно, когда человек желает для другого бесконечного блага, он желает для него Бога, ибо только Он есть объективная полнота блага, и только Он может наполнить им человека. В его отношении к счастью, то есть полноте блага, человеческая любовь каким-то образом соприкасается с Богом”.
* Однако само понятие счастья представляется нам богословски уязвимым, поскольку оно подразумевает полноту, невозможную на земле между двумя. Счастье, каким бы ни казалось оно простым и самоочевидным, заключает в себе парадокс: оно всегда обращено к Небу, но хочет прочно устроиться на земле. Оно открыто к Богу и, вместе с тем, всей своей интенсивной плотностью вытесняет Бога. И потому когда счастье становится слишком полным, оно делается слишком тесным. Об этом знает даже языческая мудрость. “Счастливой любви не бывает, но есть наша любовь на нас двоих”, говорит Луи Арагон о той любви, которую обычно называют переполненной счастьем. И оттого в моменты наибольшего любовного опьянения в нас внезапно просыпается трезвость и печаль. Всякая полнота и интенсивность нашего земного существования чреваты чуть заметной горечью; нам словно хочется вырваться из “капсулы души”, освободиться от “сплетенья тел” и уйти на какое-то время в пустыню, в одиночество с Богом.
* Вот почему православный подход к браку, в котором праздник тела сочетается с томлением тела, с аскетикой и покаянной молитвой, на наш взгляд наиболее точно отвечает парадоксальной - в христианском смысле - реальности брака. Трудность брака в том и состоит, что в нем как будто неразрывно соединяется несоединимое, благодатное и греховное, и это несоединимое дано не как данность, но как призыв и внутренняя, диктуемая совестью необходимость постоянной борьбы, и победа духовного над плотским в самом “сплетеньи тел” и в “единой плоти”… “Жизнь и смерть предложил Я тебе, - говорит Господь, - слова относятся и ко всякому моменту человеческого существования. - Избери жизнь” (Втор. 30. 15).
* В отношении супружества издавна существовали две богословских точки зрения, соперничавшие между собой: брак - это плохо прикрытый грех или, по крайней мере, переносчик его отравы, или же брак, даже и языческий, по идее сам по себе настолько свят, что способен источать эдемское благоухание почти без тяжелых земных испарений. Однако не существует брака отдельно от человека, такого, каков он есть, и потому брачный союз есть долгий и непростой путь, по которому, преодолев притяжение земли, человеку предстоит добраться до Бога, пусть даже если Бог остается здесь непознанным и безымянным. В браке Бог приходит к каждому под видом брата-мужа или сестры-жены и каждый призван любить в муже или жене не только мужчину и женщину, но Того, Кто создал их и вошел и живет в них, и Кого мы можем узнать всегда и повсюду, даже и в самом “сплетенье тел”.
* На земле же человек начинает с влюбленности и идет долгим, часто извилистым путем к любви, к той единственной изначальной любви, которая заложена в нем со дня Творения, “Но имею против тебя то, - загадочно говорит Иоанн Богослов, - что ты оставил первую любовь твою” (Откр. 2, 4), и брак есть благодатный и труднейший путь к той первой любви, которая для всякого, по гениальной догадке К. С. Льюиса, есть Христос.
* Многое множество произведений мировой литературы описывает круги вокруг одного и того же сюжета: встреча - влюбленность - препятствия - их преодоление – свадьба (или просто объятие или лишь многообещающая улыбка при встрече); занавес закрывается. Подразумевается, что интересному сюжету дальше делать больше нечего, объятие не кончится, улыбка не погаснет, так что следовать далее за героями уже нет никакого смысла. Наше любопытство тянется к другим, боковым, извилистым дорожкам: приключениям, драмам, несчастной или запретной любви. Если же приключений нет, то получается, что большая часть человеческой жизни проходит в некой полосе неинтересности; общее ложе, ни малейшей интриги вокруг пола, никакого сюжета для игры воображения.
* Что касается христианского брака, то, по сути, его траектория совершенно иная: бракосочетание - преодоление тысячи препятствий - новое обретение первой любви. Часто при обязательной подготовке к браку (без прохождения которой католическая Церковь, например, не допускает к венчанию своих членов) учат тому, как начинать этот путь и мало говорят о том, как его продолжать или через какое-то время неизбежно заканчивать.

Все знают при этом, что устоять в браке часто бывает труднее, чем проложить даже самую крутую дорогу к нему.

Нередко мы опытно узнаем об осуществлении своего брака как раз в период близящегося или насильственного его рассечения. Даже простое путешествие, ненадолго лишающее нас родного очага, часто открывает нам, что привычная наша жизнь в огромной мере состояла в диалоге с другим, что она была со-бытием вдвоем, т.е. обменом и дарением, вслушиванием и узнаванием, со-присутствием и несением в себе другого, и потому лучшая литература о браке - это письма с дороги или из тюрьмы (например “Письма Ольге” Вацлава Хавела, отчасти даже “Голос из хора” Абрама Терца или горы бесчисленных и безвестных лагерных писем).
* Апостол Павел призывает супругов, да и всех христиан, носить бремена друг друга (см. Гал. 6, 2), и без такого разделения бремен действительно не может состояться ни один брак. Но не следует ли носить и дары друг друга и сами “иконы” друг друга, под которыми стоит подпись Творца каждого из нас и даже - как бы это выразить? - звучание или интонацию друг друга, вовсе не смешивая их в одно, но давая прозвучать другому в своей душе, в глубине своего существования. Здесь “тайна трех”, ибо, когда это соединение удается, между ними всегда стоит Христос. Два образа встречаются в первообразе, и только здесь эта встреча может быть подлинной и неразрывной.
* Подобно живому организму, любой брак существует во взаимодействии с окружающей средой. Он должен стать инициацией нашей жизни в вечности, и вместе с тем он погружен в самую незамысловатую, жесткую повседневность. Может быть, брак - действительно райское изобретение, но за пределами рая или, точнее, в этой прихотливой игре рая и ада, которая есть наша жизнь, он нередко оказывается беззащитен. Сегодня, под влиянием отравления окружающей среды, разрушения “экологии духа”, идолопоклонства телу брак разрушается на глазах. Реальным путем спасения брака, на наш взгляд, может стать возвращение к его церковности не столько в формальном смысле, но в созидании семьи как общины, соединенной в небесном и земном “под главою Христом” (Еф. 1, 10). Брак - улица или скорее даже лестница ведущая к храму, который называется любовью - словом, которое всегда подвергалось наибольшей порче и инфляции и, тем не менее, всегда обретало в себе силы самовозрождаться, самоочищаться, избавляться от пораженных клеток. Самоочищение же означает покаяние, прощение и верность.
* Покаяние в изначальном смысле - это освобождение от идолов, которые человек созидает внутри себя, в том числе и идолов, созданных самой любовью. Часто, даже пламенея как будто неистовой страстью, мы бываем влюблены на самом деле более в себя, чем в другого, воспринимая его как необходимое к себе дополнение настолько, что личность другого иногда оказывается просто не нужна. Убийства или самоубийства из-за любви суть последствия идолослужения страсти, иногда требующего себе кровавых жертв. Покаяние, начав с малого, с признания “здесь я был неправ”, уводит затем человека в глубину его сердца, к тому, что ап. Павел называет “разделением души и духа” (Евр. 4, 12), когда дух обретает способность судить “помышления и намерения сердечные”, признавая некоторые из них греховными и неподлинными, предающими изначальное наше “я”, запечатленное образом Божиим. В покаянии человек отсекает от себя то, что он сознает чуждым себе, то, что “уже не я делаю, но живущий во мне грех” (Рим. 7, 17). Семейная жизнь, в которой супруги всегда и во всем правы друг перед другом, оказывается наименее устойчивой. В этой правоте - своей на каждого - брак задыхается, как тело, закутанное в полиэтилен.
* В покаянии нельзя перейти через край, как и в неразрывно связанном с ним прощении, ибо “живущий в нас грех”, обычно слепой к себе, очень хорошо видит грех ближнего, и потому, чем ближе человек подходит к другому, тем порой сильнее отталкивается от него. Наше “я” в какой-то степени хочет сделать другого своей собственностью, игрушкой, идолом, зеркалом, поводырем, наконец, улучшенной своей копией и, как правило, натыкается на подобное желание со стороны другого. Собственно, большинство браков разбивается именно из-за этого столкновения, и никакая влюбленность от этого взаимоотталкивания не спасает, но делает его бесконечно более драматическим.

“Надо помнить, - пишет митрополит Антоний, - что единственный способ возродить человека, единственный способ дать человеку возможность раскрыться в полноте - это его любить; любить не за его добродетели, а несмотря на то, что он несовершенен, любить просто потому, что он человек, и потому, что человек так велик и прекрасен сам по себе. В это мы можем верить всегда. Мы не всегда можем это видеть, только глаза любви могут нам позволить прозреть это”.

Митрополит Антоний называет такое состояние таинством, а местом его совершения - сердце человека. Если монах, говорит он, должен полюбить ближнего через Бога, то муж и жена должны полюбить Бога через ближнего. И в обоих случаях они должны исполнить заповедь Христа: “отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мной” (Мф. 16, 24). Это отвержение себя есть условие осуществления всякого настоящего брака, в том числе и между язычниками, который христиане с древних времен признавали действительно браком, а не сожительством. Неразрывный союз мужчины и женщины есть взаимное приношение себя другому и вместе с тем приношение всему человечеству, ибо здесь, пусть даже и вслепую, пусть хоть в малой мере, но осуществляется заповедь о любви и самоотречении.
* Но что делать с браком, если любви в нем нет? Если ее вообще никогда не было? Или если муж более привязан к матери, чем к жене? Или жена из-за страха беременности или просто затянувшейся непрощенной ссоры отказывается жить со своим мужем? Или муж, открыв измену жены, начинает испытывать к ней непреодолимое, почти физиологическое отвращение?
* Прежде всего надо сказать, что в христианстве нет какого-то золотого ключика, которым открывается потайная дверь всех запутанных ситуаций, того, что задешево продается сейчас в популярных журналах. Евангелие учит только “перемене ума” или, для начала, изменению взгляда, смотрящего не только вовне, на “сучок в глазу у другого”, но вовнутрь, на “живущий во мне грех” (Рим. 7, 17). Грех не присущ браку в его “райском” виде, но грех неотъемлем от каждого из нас, изгнанников из рая, и он, разумеется, проявляет себя, и весьма активно, также и в браке, в особенности же в стихии “непреображенного” эроса. И тогда ограничение этой стихии, и даже отказ от нее помогает сохранить и обновить супружеский союз, ибо в этом случае мы возвращаемся к той его основе, которая часто, особенно на первых порах, бывает подавлена полом. Всякий кризис может быть преодолен через жертву, в данном случае это может быть жертва чувственностью.
* Трудно быть единой плотью, ибо греховность нашей натуры ищет разрыва, обособления, подчинения себе другого, и в том неслыханном “приближении” к нему, которое бывает только в браке, в нас пробуждаются все темные и светлые силы. Влечение одной плоти никогда не бывает без чувства отталкивания, как и любовь, построенная только на влечении тел, всегда рискует, споткнувшись о первый же камень, свалиться в яму.
* В браке, когда он построен только на желании обладания, именно этот комплекс чувств часто приводит к его распаду. Поэтому всякий подлинный брак требует преображения пола, восприятия его как выражения личности другого; в какие-то критические моменты преображение пола может потребовать даже отказа от него. Но семья при этом сохраняется, а не разрушается, у нее даже появляется “второе дыхание”. Семья - это не только пол, но и дом, но и потомство, но и община, спаянная единым духом, как и вся жизнь, согретая общим теплом. Построение семьи как “малой Церкви”, по известному выражению св. Иоанна Златоуста, может спасти ее от распада. “И ненавижу ее и люблю. Это чувство двойное” (Катулл) исчезает, когда понемногу отступает “диктатура пола” и начинается диалог личностей на равных. Без такого диалога, а точнее, без таинства общения, по сути, невозможен и брак. Из него можно исключить общее ложе и даже страстную влюбленность (которая, если не увядает, перерастает во что-то другое), но нельзя исключить этого причастия тайне другого и телом, и духом, и всей жизнью, в каком-то смысле одной на двоих, потому что брак в полном смысле есть именно соучастие в тайне.
* Человек так устроен, что чем больше он отдает себя в дар другому (в особенности, когда этот “Другой” пишется с заглавной буквы), тем более обретает самого себя. “Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее” (Мф.16, 26).
* Любовь есть главное призвание человеческой жизни, она начинается с узнавания тайны личности, и это призвание исполняется, когда любовью мы открываем богоподобие другого; как все, что дается от Бога, брачная любовь не может быть бесплотной. Будучи целью самой по себе, она выражает себя во мне, приносит плод “сам тридцать или больше”. Речь не идет, в данном случае, лишь о детях, но о том плоде, который должна дать малая Церковь. Как “время и место”, событие и средоточие любви, брак должен излучать любовь и вовне; домашняя церковь должна быть очагом гостеприимства и теплоты, которые должен чувствовать всякий, вступающий на ее порог. Как любовь матери и отца к ребёнку есть первое и очевидное проявление ласки Божией к человеку, посылаемой через семью, так и теплота семейного очага, обогревающего других, должна стать средоточием этой ласки.
* Любовь не всегда бывает в начале пути, для христианина главное, чтобы она была в его итоге, в его завершении, в исполнении всей его жизни, той жизни, которая “пребывает в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос” (Гал. 4, 19).