Что любовь есть вообще драгоценное благо, счастье и утешение человеческой жизни - более того, единственная подлинная ее основа - это есть истина общераспространенная, как бы прирожденная человеческой душе. Лирическая поэзия всех времен и народов прославляет блаженство эротической любви. Но зротическая любовь, при всей ее силе и значительности в человеческой жизни, есть в лучшем случае лишь зачаточная форма истинной любви в намеченном выше смысле, или же благоухающий, но хрупкий цветок, распускающийся на стебле любви, а не ее подлинный корень. По основной, исходной своей сущности она корыстна, - определена радостью, которое любимое существо дает любящему: в более высокой, очищенной форме она есть зстетическое восхищение, т.е. совпадает с восприятием красоты, телесной и душевной, любимого существа. Это восприятие красоты уже содержит, как мы знаем, элемент религиозного чувства; поэтому через него в любимом существе усматривается отблеск чего-то божественного, и оно само "обоготворяется". Но именно в зтом заключается роковая и трагическая иллюзорность эротической любви, обнаруживается, что она основана на неком обмане зрения. Истинное религиозное чувство, имеющее своим подлинным объектом святыню, само Божество, ошибочно фиксируется на несовершенном человеческом существе; в этом смысле эротическая любовь есть ложная религия, некоторого рода идолопоклонство. То же можно выразить иначе, сказав, что заблуждение состоит здесь в том, что религиозная ценность человеческой души, как таковой, т.е. ее субстанциального ядра, ошибочно переносится на ее эмпирические качества и обнаружения, фактически несовершенные. Когда заблуждение разбивается трезвым восприятием эмпирической реальности, эротическая любовь, поскольку она остается фиксированной на эмпирическом, внешнем облике любимого, т.е. поскольку она не переходит в иную, высшую форму любви, неизбежно кончается горькими разочарованиями, а иногда по реакции переходит даже в ненависть.
Есть, однако, и другой, более совершенный путь развития и углубления эротической любви - именно, когда она постепенно научает любящего воспринимать абсолютную ценность самой личности любимого, т.е. когда через любовь к внешнему облику любимого - телесному и душевному - мы проникаем к тому глубинному его существу, которое этот облик "выражает", хотя всегда и несовершенно - к его личности, а это значит: к его существу, как к индивидуально-конкретному тварному воплощению божественного начала личного Духа в человеке. Здесь иллюзорное обоготворение чисто эмпирически-человеческого, как такового, преобразуется в благоговейно-любовное отношение к индивидуальному образу Божию, к богочеловеческому началу, подлинно наличествующему во всяком, даже самом несовершенном, ничтожном и порочном человеке. Истинный брак есть путь такого религиозного преображения эротической любви, и можно сказать, что в этом таинственном "богочеловеческом" процессе преображения и состоит то, что называется "таинством брака".

Нельзя любить "человечества", как нельзя любить "человека вообще"; можно любить только данного, отдельного, индивидуального человека во всей конкретности его образа. Так всеобъемлющая любовь, объемлет всю полноту многообразия людей, народов, культур, исповеданий, и в каждом из них - всю полноту их конкретного содержания. Любовь есть радостное приятие и благословение всего живого и сущего, та открытость души, которая широко открывает свои объятия всякому проявлению бытия, как такового, ощущает его божественный смысл.
Для любви все злое, дурное в живом существе есть только умаление, искажение его истинной природы, только момент небытия, примешивающийся к бытию и препятствующий его осуществлению: она отвергает зло и борется против него, как любящий борется с болезнью и упадком сил любимого существа.
Напротив, всякая положительная реальность, вся многообразная полнота сущего радостно приемлется любовью, ибо все истинно-сущее, как таковое, она воспринимает как проявление божественного первоисточника жизни.
Любовь есть положительная, творческая сила, расцвет души, радостное приятие другого, удовлетворение своего собственного бытия через служение другому, перенесение центра тяжести своего бытия на другого. Если эта чудесная, возрождающая и просветляющая человеческое существование сила любви обычно, в порядке естественного бытия, направлена на кого-нибудь одного или на немногие личности близких, родных, друзей, "любимых" - существ, которые мы ощущаем нам духовно-сродными, или общение с которыми нам дает радость - то христианское сознание открывает нам, что таково же должно быть наше отношение ко всем людям, независимо от их субъективной близости или чуждости нам, от их достоинств и недостатков.
Но завет любви к людям не есть моральное предписание; он есть попытка помочь душе открыться, расшириться, внутренне расцвести, просветлеть. Это есть попытка открыть глаза души, помочь ей увидеть что-то, что ее притягивает к отдельному, избранному человеческому существу и делает его "любимым", - фактически присутствует, наличествует в какой-либо форме и менее явно для естественного взора души во всяком человеке и потому может и должно оказывать такое же действие на нашу душу. Это есть попытка воспитать внимание и зоркость души к истинной реальности всего конкретно сущего, научить ее воспринимать в нем его ценность и притягательность, благодаря чему любовь, как субъективное чувство, любовь-предпочтение, прикованная к одному или немногим избранным существам, превращается в универсальную любовь, - в любовь, как общую жизненную установку.

Поэтому живая любовь к человеку - ко всякому человеку - есть мерило реального осуществления стремления души к Богу.
Любовь, как благодатная божественная сила открывает глаза души и дает увидать истинное существо Бога и жизни в ее укорененности в Боге. Вот почему эта истина может открываться "младенцам" и оставаться скрытой от "мудрых и разумных".

Местопребывание зла, как и добра, есть только незримая глубина человеческой души, недостижимая ни для каких внешних насильственных действий, и достижимая только для духовных сил любви - или ненависти. Никакими внешними действиями, никаким принуждением - вплоть до уничтожения через убийство самого преступника - нельзя сущностно уничтожить, развеять зло, потушить пожар злых страстей. Но наряду с этой обязанностью сущностно уничтожать или ослаблять зло любовью, мы имеем еще иную обязанность, также диктуемую любовью: спасать людей от действия существующего зла путем простого ограждения мира, путем возможного изолирования зла, преграждения ему путей для его разрушительного действия.

---